Поэтому, если бы кто-то сказал мне, что совсем скоро моя жизнь перевернется с ног на голову и уже никогда не будет прежней, я бы не поверила. А зря.
Глава 2
Ярослав
7:00. Подъем. Зарядка. Завтрак. Все, как всегда. Утренний распорядок за семнадцать лет жизни настолько прочно въелся в мой мозг, что вряд ли у меня когда-нибудь получится просыпаться в другое время.
— Че от тебя директриса-то хочет? — склонившись над творожной запеканкой, спросил Сева.
— Да хрен ее знает, сам без понятия, — ответил я.
— Странно. Ведь только три дня назад из лагеря вернулись. Когда ты успел накосячить?
— Че гадать? После завтрака узнаю.
У меня и правда не было предположений, чего это я вдруг понадобился директрисе нашего детского дома в августе, еще до начала занятий. С бухлом не палился, Юлька из лагеря залететь не могла, сигареты не воровал.
Директриса была женщиной лет пятидесяти с короткими седыми волосами и вечно поджатыми губами. Наверное, ее рот деформировался из-за того, что ей по сто раз на дню приходилось разруливать всякие отстойные ситуации с воспитанниками, персоналом, полицией и многочисленными проверяющими органами, которые регулярно к нам наведывались.
Любопытно, что "проверку" больше всего интересовало соответствие условий нашего проживания всяким там гигиеническим и санитарным нормам. Например, они по какой-то причине сочли неправильным наличие цветов в горшках в девчачьих комнатах. Вот писку-то было. Но деваться некуда. "Проверка" сказала, значит надо убрать.
Директриса ждала меня, откинувшись на спинку своего кресла. Ее серые глаза с прищуром быстро скользнули по мне, и она жестом пригласила меня сесть. Я опустился на стул.
— Калашников, у меня к тебе серьезный разговор, — начала она. — Не знаю, слышал ты или нет, но с этого учебного года в рамках проекта социализации воспитанники сиротских учреждений получают возможность ходить в обычные общеобразовательные школы.
Она замолчала и выжидательно посмотрела на меня.
— Ага. Круто. И что дальше? — нарушил я тишину.
— Я приняла решение, что в одиннадцатый класс ты пойдешь в школу № 18, с администрацией мы договорились.
— Ирина Петровна, вы меня простите, но вы в своем уме? — я вскинул брови. — Мне один год до свободы, а вы хотите засунуть меня в эту сраную школу к…
— Прикуси язык, Калашников, — директриса повысила голос.
Я замолчал и хмуро уставился в окно.
— Калашников, я понимаю, что ты шокирован этой новостью, — уже более миролюбиво продолжила она. — Но пойми, для тебя это отличный шанс приобрести новые знакомства за стенами детдома, пообщаться с людьми из реального мира, понимаешь? Ты же потом собираешься поступать в институт. Так или иначе тебе придется войти в новое общество.
— Почему именно я?
— В этом году мы отправим в общеобразовательные школы двенадцать воспитанников, ты единственный одиннадцатиклассник, — сказала она. — Почему ты? Думаю, ты и сам знаешь ответ.
— Хотите похвастаться моим талантом закидывать бычок в урну с трех метров? — с иронией поинтересовался я.
— Не ерничай, Калашников. Нина Юрьевна говорит, что у тебя феноменальные математические способности. И твои результаты в олимпиадах это подтверждают.
— А если я не хочу?
— Калашников, давай так. Если ты без происшествий закончишь одиннадцатый класс в этой школе, я перепишу твое личное дело. И на выходе ты получишь документ, в котором не будет фигурировать ни воровство, ни поджоги, ни пребывание в психиатрической больнице. Плюс, дам хорошую рекомендацию для института.
Я поморщился. Вспоминать про психушку было неприятно. А все из уродины-воспы, которая накатала на меня жалобу, мол, я неуравновешенный и вообще шизофреник. Это у нее карательные меры такие были. Видите ли, я ее не слушался и подстрекал к непослушанию остальных. Вот она и разозлилась.
Пока разбирались с моим психическим здоровьем, мне кололи какие-то препараты, от которых хотелось вскрыть вены. И это, учитывая то, что вообще суицидальных наклонностей у меня никогда не было. Я хоть и считал свою жизнь никчемной, но расставаться с ней не хотелось. Инстинкт самосохранения, наверное.
Короче, эти две недели в психушке были худшими в моей жизни. Слава богу, диагноза типа олигофрении, который лепили всем направо и налево, мне удалось избежать. А вот упоминание о пребывании в "лечебнице для душевнобольных" в личном деле осталось. Я не знал, могло ли это как-то повлиять на мое будущее, но все же мысль о чистом личном деле привлекла меня.