– Нет, любимая. Мы будем спать у меня. На рассвете я, как и прежде, буду возвращать мою богиню в ее дворец, а сам досыпать в своем джипе.
– Ты не высыпаешься все эти ночи. – Лиззи обняла его за шею и села к нему на колени, широко расставив в стороны ноги. – Моя йони хочет твой лингам, слышишь? – шепнула она ему на ухо. – О Господи, я иногда едва удерживаюсь, чтобы не крикнуть об этом во всеуслышание. – Она закрыла глаза, отдаваясь возлюбленному, сосредоточилась, с ходу попав в нужный ритм.
Летевший на дельтаплане человек залюбовался картиной прекрасной юной любви.
Как-то Лиззи опоздала на пять минут к спуску на пляж, где ее обычно ровно в полдень подхватывал Джимми на своем джипе – она забыла переобуться в босоножки на веревочной платформе и сбила о камень ноготь на большом пальце ноги. Боль была нестерпимой. Лиззи купила по пути пластырь и залепила им кровоточащий ноготь. На это у нее ушло ровно пять минут.
Джипа на привычном месте не оказалось. Она стояла на солнцепеке минут пятнадцать, вглядываясь в каждую сворачивающую со стороны парка Сантьяго машину. Пока наконец не поняла, что с Джимми что-то стряслось. Она подхватила такси и уже через пять минут была возле кафе-бара на Лас-Торвискас, где работал Джимми.
Несмотря на полуденный зной, здесь было оживленно. Прихрамывая, Лиззи доковыляла до стойки, за которой обычно стоял сам хозяин, сеньор Мигуэль, и, поздоровавшись, спросила по-испански, где Джимми.
– Сам бы хотел знать. Этому паршивцу хорошо известно, что у нас сегодня два дня рождения и помолвка.
Такой тяжелый день, а он дрыхнет где-нибудь в тенечке. – Бранясь, сеньор Мигуэль ни на секунду не переставал наполнять пивом стаканы. – Этого чертового лодыря давно пора перевести на кухню мыть посуду, что я и сделаю, как только закончится летний наплыв отдыхающих. Я покажу ему…
Лиззи уже не слышала, что собирается показать сеньор Мигуэль Джимми, – всхлипывая, она направилась к выходу.
– Сеньорита, что случилось? – поинтересовался Хуан, приятель Джимми, спешащий с подносом на террасу. – Что-то давно я не видел вас в нашем заведении. Джимми сегодня лодыря гоняет – небось опять к нему эта Айра приехала.
– Нет! – крикнула Лиззи. – Никто к нему не приехал. Он… С ним что-то случилось.
Она выскочила на набережную и бросилась вверх по лестнице.
– Постойте! – Хуан схватил ее за плечо и заставил обернуться. – Будьте осторожны, сеньорита. У него нехорошие дружки. Сам он нормальный парень, но его дружки…
– Вы знаете, где он? Отвечайте! – потребовала Лиззи.
– Тише, сеньорита, прошу вас. Вы такая чистая и красивая…
Лиззи так отпихнула Хуана, что тот едва удержался на ногах.
– Сам ты подонок! – крикнула она. – Пошел бы ты…
Она выругалась по-итальянски. Так ругались в Нью-Орлеане подвыпившие мужчины.
Она ехала в такси в сторону поселка, мучаясь в догадках, что могло случиться с Джимми после того, как они расстались. Как обычно, он привез ее домой в четверть пятого и, убедившись, что она вошла в палисадник, а дальше через террасу в дом, развернул свой джип и поехал к пляжу – вздремнуть часика три на лежаке. Она не верила, что какая-то там Айра могла помешать им с Джимми встретиться.
Да, она ревновала его к девушкам и женщинам, которые пожирали Джимми похотливыми взглядами, но ей и в голову прийти не могло, что одна из них может оказаться ее соперницей.
Дверь оказалась на замке, ключ лежал на прежнем месте – под камнем возле родника. Похоже, с тех пор как они вместе уехали отсюда, Джимми не появлялся.
– В этом поселке живет всякий сброд, – комментировал шофер-испанец. – Не знаю, куда смотрят власти. Здесь торгуют травкой, занимаются контрабандой… Скоро наш остров превратится во второй Сингапур – я не встретил там ни одного европейского лица, если не считать туристов.
– Ненавижу европейцев. Особенно мужчин, – неожиданно со злостью сказала Лиззи. – Вы не могли бы ехать побыстрей?
Шофер с удивлением глянул на девушку. Красива. Одета в скромное, но дорогое платье из натурального шелка. Что ей нужно в поселке, где обитают подозрительные люди чуть ли не всех национальностей, кроме испанцев? Наркоманка либо искательница приключений, решил он. Содом и Гоморра. Если не положить этому конец, остров поглотят воды океана, как некогда Атлантиду.
Шофер был ревностным католиком и безоговорочно верил в неотвратимость наказания за грехи.
ВСТРЕЧА
Сью Тэлбот не особенно разбиралась в политике. В России, как она знала, началась «перестройка» и «гласность». Она могла произносить эти слова по-русски, но что они означали, не знала. Даже Берни, живо интересовавшийся политикой, не мог объяснить ей толком их смысл.
– Гласность – это значит, что теперь им можно говорить о том, о чем нельзя было говорить раньше, – не слишком уверенно рассуждал Бернард. – О том, сколько людей погибло во время октябрьского переворота в семнадцатом году, во времена режима Сталина, в последнюю войну. Еще, кажется, теперь им можно говорить о том, что они проиграли войну в Афганистане, как мы проиграли Вьетнам.
– Но почему об этом нельзя было говорить прежде? – недоумевала Сью. – Разве это государственная тайна?
– У каждого государства свои охраняемые тайны. – Бернард пожал плечами. – Я читал кое-какие статьи, перепечатанные из русских газет и журналов. У меня сложилось впечатление, что в силу того, что люди были вынуждены долго молчать, сейчас они говорят слишком много, путая правду с вымыслом, подчас намеренно… Самые беспринципные делают на этом политическую карьеру.
– А что они задумали перестраивать? – расспрашивала Сью.
– Свою систему, насколько я понимаю. Горбачев хочет доказать всему миру, что и с коммунистами можно торговать, обмениваться ноу-хау и так далее. Он думает открыть границы. Знаешь, меня интересует этот человек – он довольно молод, умен, искренне настроен на сотрудничество с Западом. Но менталитет русских, как мне кажется, очень отличается от нашего. По крайней мере так говорит профессор Дорваль, известный русист и в прошлом коммунист. Он глубоко уверен в том, что западный образ жизни способны воспринять лишь немногие русские.
– Ладно, все это так скучно, – говорила Сью, собирая чемодан. – Как-нибудь разберусь на месте. Шубу и сапоги брать не буду – там вроде бы сейчас тоже лето. Я звонила в наше посольство в Москве, и мне посоветовали остановиться в отеле «Интерконтиненталь». Это в центре, рядом с нашим посольством. В Шереметьеве меня встретит Дэн Осборн – он живет в Москве уже полтора года и может пригодиться. Думаю, мне следует прежде всего нанести визит ее бывшему мужу – Дмитрию Павловскому.
Что Сью и сделала. С помощью одного из секретарей американского посольства она узнала служебный и домашний телефоны Димы. Вечером Сью позвонила ему домой.
Он был один и почти трезв. Он говорил на вполне сносном английском, и, когда узнал, что Сью американка, стал вставлять везде, где можно и нельзя, раскатистое и уж слишком русифицированное «р». Как бы там ни было, уже через пять минут он согласился приехать в «Международную», куда Сью пригласила его поужинать.
Она не сказала, по какому поводу хочет встретиться с ним, он не спросил.
Они узнали друг друга сразу.
Дима шел навстречу Сью с открытым от удивления ртом и машинально протягивал руки.
– Я, выходит, похожа на нее? – Сью грустно улыбнулась.
– На нее? На кого?
Он словно был в отключке.
– На вашу жену. Я ее младшая сестра.
Дима покачнулся, и Сью ухватила его за локоть.
– Все в порядке, – сказал он. – Да, это так. Но я понял это… подсознательно и лишь сейчас разумом. Вы не просто на нее похожи – вы такая, какой она была в тот последний год.
– Пошли в зал. Нам нужно кое-что обсудить. – Сью мягко, но решительно взяла его под руку и повела к лифту.
– Она жива? Она просила мне что-то передать? – начал Дима, когда метрдотель усадил их в отдельном кабинете. Сью обратила внимание, что у него дрожат руки. Она чуть помедлила.