Что ж… У него, конечно, нет Рима… Но он по крайней мере удачно совместит полезное с приятным… Избавится от излишне любопытных бомжей, забравшихся туда, куда не следовало, и насладится огненной феерией…
Он поднес спичку к шутихе… С треском посыпались лиловые искры… Впрочем, этот треск не в состоянии был перекрыть мощный храп спящих бомжей…
Темнота стала чернее вокруг огня.
Он стоял некоторое время, не двигаясь: так было красиво и напоминало Новый год.
Да, стоял, как маленький мальчик возле елки… Некий маленький мальчик в бабочке рядом с горящим бенгальским огнем…
А где-то рядом, в этой темноте, нарядная комната, гости, хвоя, игрушки, мишура, и сейчас, когда прогорит огонь, его попросят исполнить… И он, не упираясь и не ломаясь, согласится… потому что он очень любит, до дрожи любит эти мгновения, когда на него устремлены взоры и он берет первую ноту…
Он мотнул головой, стряхивая наваждение…
Впрочем, ему все равно следует задержаться, чтобы убедиться, что искры точно попадали на скомканные сухие газеты… Он поднес к ним еще и спичку…
Занялась рядом старая ветошь. И тогда он повернулся и пошел к выходу.
Дом погасили под утро.
Пожар несущественной категории. Осматривали его, уже позавтракав… Старый дом, к тому же выселенный, не повод торопиться — ясно, что бомжи, что обкурились, что напились и гуталину нанюхались… Ведь они — что малые дети или обезьяны бессмысленные — не в силах рассчитать последствия своих действий даже на полшага вперед… Что, например, будет, если зажечь костер на деревянном полу?!
Так и оказалось.
Кого может заинтересовать обгоревший труп…. Бомжового вида? В обносках?
Не столько и обгорел, сколько задохнулся в пьяном сне от угарного газа.
Интересным было только то, что у черного кудрявого пострадавшего в кармане — удивительная подробность! — обнаружились серебристые нарядные ленточки, какими подарки перевязывают… И обрывок бумаги в звездочках… Ну, похоже… на упаковку от дорогих букетов.
— Как сквозь землю провалились! — растерянно доложил Дубовиков Ане. — Кто бы мог подумать!
«Ну вот. Я же говорила!» — хотела сказать Анна. Но не сказала…
А про себя подумала: просто подтверждается одно из ее правил: если что считаешь нужным делать сейчас — давай! Валяй! И быстро, не откладывая. Подумала — делай! Никаких «утро вечера мудренее»… Внутренний голос — он ведь это… Довольно часто бывает прав, даже слишком часто.
Какие-то несколько минут решили дело… Не возникни Дубовиков на пороге кабинета, не испугайся Вьюн, не растеряйся она, не дай уйти этому Вьюну… Несколько фраз — и сейчас она уже ухватила бы пропажу за ниточку…
Отчего-то она уже нисколько не сомневалась, что пропавшие бомжи действительно видели Джульетту.
Анна ощущала себя виноватой и беспомощной. И она чувствовала, что — в тупике. Никому не хочется длить подобное состояние…
— Алло.
— Здравствуйте.
— Да?
— Это Сергей…
— Да?
— Сергей Лагранж.
— Да?
— Не помните?
— Ах да…
Светлова совершенно, ну совершенно не помнила.
— Ну, ваша подруга… Джульетта Федорова…
— Ах да!
Теперь это «ах да!» было, по крайней мере, если не приветливым, то хоть искренним. Тут до нее только дошло, что они в прошлый раз так и не познакомились. Она ведь и не знала, что он Сергей. Сергей Лагранж.
— Я, собственно, только хотел спросить: вы не узнали ничего нового?
Ничего себе «только»! Как будто Светлова — ОВД… «Новенькое о пропавших без вести или о покойниках не сообщите?!» Любопытствующий безутешный возлюбленный… У Светловой, во всяком случае, не было никакого желания вздыхать вместе с ним.
Аня вообще не любила жалующихся… Особенно хроников.
Поскольку, как бы ни было комфортно самому жалующемуся, стимулирующему таким образом, как утверждает наука, свою иммунную систему, для окружающих он все-таки тяжкое испытание. И любая попытка создать условия, когда можно было бы сказать ему наконец: «Ну теперь тебе не на что жаловаться», — обречена на неудачу. Ибо хронические жалобщики необычайно изобретательны по части того, на что бы такое еще пожаловаться. И находят поводы для жалоб значительно быстрее, чем сочувствующие — способы помочь им.