Одну из немалых тайн цыганского табора представляет целомудрие его женщин посреди огней и пряностей адского кокетства. Дон Жуан развернул имена всех рас в своем международном списке; вы найдете там даже написанные справа налево китайскою тушью. Но читайте внимательно: вы не найдете ни одного цыганского имени. Последняя из gipsies, которой предложат в любовники лорда Англии, подымется с негодованием креолки, обвиненной в том, что она отдалась негру.
Говорят, что каирские альме меркнут рядом с московскими цыганками. Они увлекают молодежь знатных семей и разоряют их вотчины подобно нашествию иноплеменников. Мода и страсть требуют их присутствия на кутежах. Они пляшут там танцы Иродиады, такие танцы, что кажется, будто они укушены в пятку ядовитым насекомым. Воздух загорается от кружения их платьев, их безумные глаза, их сладострастные жесты обещают пламенные наслаждения. Трепет любви пробегает по зале, головы кружатся, сердца порываются, золото и драгоценности пригоршнями летят к их ногам… они же остаются холодными, как саламандры, танцующие в глубине костра.
Раздув это огромное пламя, они ускользают, и кто последует за ними, увидит, что они бегут далеко в поле к ночному табору или спешат к черномазому скомороху, храпящему в конюшне на навозе. Есть злость в истерике их пляски: можно подумать, что эти жестокие плясуньи забавляются, дразня страсти и истязая желания. Их любимый костюм кажется эмблемой этой свирепой игры. Это юбки с нашитыми кусками красной материи, вырезанной в форме сердец: сердец раненных, сердец пронзенных, сердец пойманных, как бабочки на лету танца, сожженных в пламени этих глаз, бесплодных и ослепительных, и наколотых на сверкающую юбку, их соблазнившую, булавками «порчи», сердца врагов, выставленные напоказ, как головы гяуров на зубцах сераля, — коллекция убитых сердец, выставленная жестокой красавицей, украшающей себя ими, как пантера пятнами свою шкуру!
Эта верность мужчинам своего племени является не столько добродетелью, сколько инстинктом крови. Их охраняет презрение, а не стыдливость. Эти самые женщины, которых не сможет соблазнить золотой дождь, продадут за одну гинею честь молодой девушки. Только среди цыган можно встретить своден-девственниц. Эти горностаи превосходно умеют расхваливать грязь и заводить в тину.
Красота цыганок вспыхивает и проносится, как метеор. Они быстро стареют, и безобразие пожирает их. Все в них — крайности, нет середины между Пери и чудовищем. Встретивший на дороге одну из этих старух-уродин останавливается, точно окамененный взглядом Медузы. Солнце их сжигает, дождь покрывает ржавчиной, ветер губит, годы искажают и сгибают пополам. Их лицо представляет одно нагромождение морщин, которые резко обозначаются при свете голубого неба. Одни глаза сохраняют звездный блеск, пророческие зарницы заступают место чувственного пламени.
Из своего свободного царства крылатого танца они спускаются в таинственную империю мрака. Они только переменяют трон. Сколько неверующих поверило оракулам, исходящим из этих замогильных уст! Сколько сердец было вскрыто этими зрачками, горящими как угли и читающими во мраке! Сколько людей, пришедших с улыбкой на устах, вышли из их пещеры задумчивыми, как Макбет после появления ведьмы.
Люди сумели разобрать египетские иероглифы и ниневийские клинообразные надписи, никто еще не разгадал загадку этого племени, живого и существующего. Обязанность ли философа, или натуралиста разобрать его душу, по-видимому, лишенную всех способностей мышления и морального чувства. Народ без традиций, состоящий из индивидуальностей, лишенных памяти! Какое чудо сохранило слиток этих столь подвижных молекул? У него нет истории; придя к нам в сказочном облаке, он привык жить в нем и так сгустил все тени, что сам не мог бы отличить теперь реальностей от своих вымыслов. Никаких воспоминаний о первобытной истории, никакой тоски по родной земле. Можно подумать, что в первый же день своего исхода он перешел вплавь реку Забвения.
У него нет бога. Его религия подобна религии журавлей, которые вьют гнезда сообразно времени года, не отличая карниза готического собора от балкона пагоды. Католик в Испании, протестант в Англии, магометанин в Азии, он переходит из Церкви в Мечеть, от обрезания к крещению с невозмутимой беззаботностью. Народ в Валахии говорит, что «цыганская церковь была построена из сала и собаки ее съели». В их атеизме нет ничего кощунственного, они не отрицают, они не утверждают — только их непостоянный дух ускользает от стеснений догматов, как их подвижное тело — от оседлого существования. Этот признак расы наблюдался и был засвидетельствован во все эпохи. Таллеман де Рео рассказывает, что королева Анна Австрийская поместила в монастырь для обращения молодую танцовщицу по имени Лианса, которая забавляла двор Людовика XIII. «Она едва не довела всех до неистовства, — говорит он, — потому что начинала танцевать, как только речь заходила о молитве».