Да, видно, права Марья Федоровна — не пора! Не пора ему было покидать этот мир. Из круговерти сна, серой вязкой мешанины обморока вдруг явилась Сивому светловолосая девушка. Она была похожа на его мать. Такой, какой он ее помнил по самому раннему своему детству… Первомайские праздники в его далеком детстве — они были тогда отчего-то теплыми, солнечными — и мама в светлом сарафане!
Она появилась вдруг, легко шагая по омерзительным бесформенным обломкам его серого вязкого сна, как по льдинкам на реке, отчего-то не опрокидывающимся. Или по облакам. Подошла. Взяла его за руку и сказала:
— Пойдем, Алеша.
— Алеша?! — удивился он.
И вдруг вспомнил: это его имя. И пошел за ней. И стало так покойно, счастливо и легко, как бывает послушному ребенку, когда его держат за руку и ведут… И не надо ни о чем волноваться — за тебя отвечают, и все будет хорошо…
Так и было…
Рядом с этим видением он чувствовал себя Алешей: белоголовым трехлетним мальчиком в сатиновых трусах и трикотажной маечке, счастливым, как в теплый первомайский солнечный день пятидесятилетней давности…
— Только маечку на головку натяни! — посоветовало видение.
Федорыч очнулся от собственного жуткого, выворачивающего кашля, который казался бесшумным оттого, что его заглушал треск пылающих деревянных стен…
Он стоял на четвереньках вблизи пылающего дома, который они с Вьюном накануне облюбовали для ночевки и где неплохо устроились, затарившись портвейном на вырученные от цветов деньги.
Голова его была закутана. Правда, не маечкой, а его вонючей розовой шубой, которая, собственно, его и спасла, когда он в беспамятстве выбирался из огня.
Вьюна не было видно нигде.
Видения — тоже.
Откашлявшись до рвоты, Федорыч в изнеможении откинулся на тротуаре, с ужасом понимая, что не сможет пошевелиться, даже если пылающие и разлетающиеся головни начнут падать прямо на него…
Но тут он увидел такое, что показалось ему пострашней огня, ибо нашлись и силы. И Федорыч опять, и очень даже резво, встал на четвереньки и ухнул в темноту, подальше от горящего дома, как можно подальше…
А за его спиной, на фоне огненных отсветов, оставался человек… Уже виденный прежде Сивым красавец с широким разворотом плеч. Однажды увидев, Сивый хорошо запомнил этот зловещий силуэт в длинном темном плаще.
Не замечая выбравшегося из дома Сивого, человек стоял неподвижно рядом с пожаром, завороженно любуясь огнем.
Может, конечно, Федорыч и ошибался. Может, его сегодняшняя посетительница и не была видением, а просто похожа была эта девушка на ту, привидевшуюся ему тогда, то ли во сне, то ли наяву, в загорающемся доме. Но решил он не искушать судьбу: не быть неблагодарным. И когда посетительница, назвавшаяся Аней, стала его расспрашивать, честно ей все рассказал.
— На кого он похож-то был, Федорыч? — ласково, располагающим к откровенности голосом спросила Аня. — Описать его можешь?
— Как из фонда Олег Иванович, дай бог ему здоровья… Такой же громила.
Нет, Аня не хотела в это верить…
Просто все случилось в тот день, когда капитан, как выражается Сивый, «погнал их из фонда». И два изображения — капитана и незнакомца — в результате потрясения могли соединиться в слабых мозгах Сивого в одно.
Все-таки хоть Сивый и идет на поправку, и просветлился тут, а каждое утверждение такого пропойцы со стажем следует делить на сто, как минимум. Человек, который половину сознательной жизни провел на грани белой горячки, может, естественно, и ошибиться. Хотя, если быть честной, Ане стоило огромного труда находить аргументы для этих возражений… То, что сказал Сивый, до ужаса, именно до ужаса — как раз тот самый случай! — было похоже на то, что подозревала она… Совпадало с ее сомнениями!
— Он нас и сжег. Не иначе, — подытожил Сивый печальную повесть.
— А дом можешь показать?
— Не могу.
— Почему?
— Боюсь, дак!
— Боишься?
— Да. Я отсюда теперь никуда.
— А нарисовать? Объяснить? Адрес, хоть приблизительно?
Федорыч задумался. Он сидел перед Светловой — ладненький, отмытый, преображенный монастырской жизнью, в чистой темной телогреечке: бороденка расчесана, голова на пробор прилизана… (И признать-то в нем прежнего бомжа в розовой шубе Аня едва смогла.) Сидел, источая запах лампадки, и размышлял.