Впрочем, вначале ее крики были грубы, оскорбительны. Но… Крики, если как следует прикрыть дверь гаража, за его каменными стенами почти не слышны! И с каждым днем они становились все слабее… Так, слабое попискиванье… Нет! Стенанье, скорбное стенанье… Вот оно настоящее, а не поддельное искусство.
А Иоланта?!
И Дорман стал вспоминать «постановку» «Иоланты»…
Поляна, на которую они тогда с девушкой пришли, была усыпана белыми и красными цветами… Белое и красное. Она слепая и не знает, какая из двух роз красная… Бедная Иоланта. Не знает, что такое красное. Скоро узнает…
Кровь. Вот настоящий красный цвет!
Чистый, истинный… алый… Но чистый только, заметьте, в тот момент, когда она проливается… Потом цвет крови становится грязным…
Да, она, его Иоланта, узнала наконец, что такое красное…
Он «открыл ей глаза»… Открыл глаза слепой… Ха-ха!..
От его смешка, раздавшегося в тишине стеклянного кабинета, миниатюрная, сжавшаяся в темноте от страха Вика Цвигун, кажется, стала еще меньше ростом, а по спине у нее побежали мурашки…
— Да! У них настоящий Луксор, а у меня зато — настоящие героини… Живые, трепетные, достоверные… Из плоти и крови… У этих девушек настоящая жизнь, настоящая трагедия, настоящие мучения… И — настоящая смерть!
Виктория, замерев от испуга, слушала этот монолог…
Все это было, разумеется, похоже на бред. Из которого с трудом, но можно было понять: у произносившего свой чудовищный монолог человека в каком-то подземелье спрятана, прикована, содержится в неволе — настоящая девушка… темнокожая, живая… Для него она — Аида, рабыня… Прекрасная темнокожая рабыня!
Что другую девушку, слепую, ту, что он называет Иолантой, он изуверски убил…
Нет, в это невозможно было поверить нормальному человеку, коим Вика Цвигун, разумеется, себя считала. Но интонации говорившего — искренние, неподдельные, совсем не театральные — убеждали, что это было правдой! Пусть правдой, по всей видимости, маньяка, а не нормального человека, но тем не менее правдой!
Наконец Виктория пришла в себя…
Кофеварка, оказывается, была выключена… Проклиная свою рассеянность, из-за которой она невольно стала обладательницей страшной тайны, Вика так же, на цыпочках и почти не дыша, двинулась к выходу…
Почему она, Вика Цвигун, сразу не побежала в милицию?.. Ведь эту «Аиду» из подземелья — какой-то страшный гараж! — наверное, можно было еще спасти…
Ну, во-первых, в пересказе то, что Вика услышала (без его голоса!), уж точно выглядело бы настоящим бредом… Наклюкалась девушка-секретарша под вечер, и вот примерещилось. Органы прибывают на место происшествия, а там — никого… А наутро Кирилл Бенедиктович глазками от удивления хлопает: кто ходил по кабинету?! Кто сам с собой разговаривал?! Какая такая девушка в гараже, за кого вы меня принимаете?!
Может, Дорман, конечно, и маньяк, но уж точно не дурак, нет… Вряд ли пленница — в гараже рядом с его московским домом. А голос, кстати, в этом Цвигун и не сомневалась, принадлежал именно Кириллу Дорману. Секретарша не могла бы не узнать голос своего начальника. Это было бы противоестественно.
Так вот, во-первых, Цвигун бы, конечно, не поверили.
Ну, а то, что ее совесть по крайней мере тогда была бы чиста — сообщи она об этой случайной страшной тайне… Так надо было знать Вику Цвигун, чтобы понять, почему она все-таки этого не сделала.
…Все всегда были выше! Она, Вика, конечно, умнее, лучше, красивее. Но они выше… или, как говорил Наполеон, длиннее! Понятно, что самая маленькая в классе, понятно, что в метро — всегда чуть ли не под чьей-то подмышкой…
Может быть, эта физиологическая ее приниженность и их превосходство не так бы мучили ее… Если бы они наконец поняли, что она «выше» — в том смысле, что красивее, лучше, умнее… Но они этого не замечали. Потому что для того, чтобы хоть кто-нибудь в этом сумасшедшем городе, несущемся, мчащемся, с устремленными мимо твоего уха глазами, что-нибудь заметил, надо было сесть в очень дорогую машину — которой «еще ни у кого», надеть очень красивые наряды… Вот тогда бы обратили внимание, стали бы говорить, тогда бы выяснилось, что она умнее — раз всего этого добилась… Вечернее платье подчеркнуло бы, какая красивая у нее фигура, даром что крошечная, зато очень красивая… Сияние драгоценностей — какие лучистые у нее глаза, компьютер последней модели — какая она умная и продвинутая.