Вика вдруг подумала, что все, что происходит с ней сейчас, нисколько не противоречит тому, что она прочла недавно в книге одного американского психолога… Ее жизнь не отклоняется от написанного ею же сценария… Если кто-то постилает соломку, значит, подсознательно готовится к падению. Стоит завести тайное убежище на тот случай, что когда-нибудь придется прятаться, — и случай этот непременно наступит.
Она вышла из машины, открыла металлическую дверь со сложным замком… В доме она первым делом проверила тайник. Пистолет был на месте.
Вспомнила опять американца. Вот уж точно. Не покупайте пистолет… купите — точно придется отстреливаться… И вот, кажется, такая возможность была почти рядом…
Виктория выпила лекарство, потому что ужасно разболелась от волнения голова… Прилегла на диван в самой защищенной, с глухими ставнями и решетками, комнате… Пистолет лежал рядом, и она так и не отняла от него руки.
«Ну что ж… значит, буду отстреливаться… это лучше, чем терпеть пытки, издевательства, насилие…»
Вика некстати стала вспоминать все те ужасные слухи, которые ходили о методах этих людей… Нет, смерть, просто смерть всегда лучше… она застрелится.
Впрочем, что это она, дурища… Сама себя понапрасну запугивает! Ведь никто же не знает. Никто на свете не знает об этом доме! Кроме… Кроме самых-самых близких, которых нечего опасаться…
Значит, никто сюда не заявится. Другой вопрос: сколько ей придется здесь просидеть? Гораздо более вероятно, что она попросту подохнет тут от голода, так и не решившись высунуть нос из дома…
Лекарство сняло головную боль, и Виктория облегченно задремала…
Она проснулась от шума мотора, от резкого хлопанья автомобильных дверец… Сквозь ставни пробивался свет от включенных фар…
Спросонок она даже не пыталась рассуждать, как они могли ее найти.
Одна только мысль: пистолет! Главное, пистолет… чтобы у нее остался пистолет. Виктория сжимала его судорожно, как последнее спасение…
Потея от страха, она прокралась к ставням, чтобы заглянуть через щелочку во двор. Но свет автомобильных фар, направленных на окна, слепил глаза и не позволял ничего увидеть.
В доме уже хлопали двери, стучали тяжелые башмаки, скрипели и содрогались ступени лестницы, ведущей наверх, раздавались грубые хамские голоса…
— Не убивай эту суку сразу! — услышала она.
Нет… Этого она вынести не могла…
Домашняя изнеженная девочка… английская школа — не какая-нибудь оторва, родившаяся в колонии и прошедшая закалку в подвалах… Она не выдержит не то что издевательств, а даже ожидания.
Виктория сжала тяжелый пистолет в хрупкой руке, поднесла к виску и нажала курок…
…А он победоносно усмехнулся: вот, вот еще одно доказательство того, насколько он умен!
Он даже не убивал Вику Цвигун.
Она сама!
Ему принадлежала только инсценировка. Магнитофонная запись, включенные фары, грубые мужские голоса, хлопанье дверей, тяжелые шаги…
Переписал на пленку фрагменты из «страшных» боевиков, смонтировал, склеил… Ну, знаете, это «наше новое кино». Все эти излюбленные фразы новых режиссеров: «Ну, где эта сука?! Попадись она мне в руки…» — и тому подобное…
И Виктория Цвигун застрелилась сама — от ужаса, от ожидания… В полной уверенности, что некие молодчики, подосланные, заявились по ее душу…
Надо и здесь отдать себе должное — это он, он сам и внушил ей такую мысль… Внушил, что будто бы по ее следу уже идут бандюки, намеренные проучить — таков заказ! — зарвавшуюся шантажистку.
«Ничего себе «только инсценировка!» — возразила ему некая уцелевшая еще в неприкосновенности частичка прежней его души. — Только инсценировка… Нормальный человек не в силах «объять» разумом такой ход режиссерской мысли… От этой дьявольской режиссуры веет хладом могильным».
«То есть что же, остается предположить, что я ненормален? Чушь! Полная чушь!..»
И с этой невообразимой чушью он согласиться, разумеется, не мог никак.
Петя нахмурился… Сквозь приоткрытую дверь ему хорошо было видно жену…
Анна сидела в гостиной перед увядшим букетом роз. И смотрела на него, как зачарованная… Это ее занятие продолжалось уже добрых минут двадцать… Розы давно пора было выбросить — они потемнели и засохли…
— Неспроста, — хмыкнул Стариков.
Вообще у Пети все последнее время отчего-то было ощущение, что его жена того и гляди может исчезнуть. Как будто он взял что-то, что ему не принадлежит, — и вот-вот обман обнаружится, и он лишится добытого…