Поляна, на которую они пришли, была усыпана белыми цветами… Белое и красное. Она слепая и не знает, какая из двух роз красная… Бедная Иоланта. Не знает, что такое красное. Теперь узнает.
Кровь, как обычно, привела его в ярость.
Может быть, все дело в оковах воспитания?! Может быть, в нем всегда жила ярость… И он, хороших манер, просто подсознательно хотел найти ей пристойную оболочку?
И все это: мизансцены, опера, «как у великого Дормана», — просто самообман?! Предлог для выхода животной ярости и злобы на судьбу, на обстоятельства, на то, что вставало в его жизни поперек его планов и что он так долго в себе подавлял.
Упертые — большая опасность для окружающих… Если бы он, потерпев неудачу в одном, попробовал другое, поискал третье… Люди, готовые к многовариантности жизни, — альтернатива упертым.
Но он был страшно, страшно упертым. Всегда хотел достичь одного — славы в искусстве.
Он снова вернулся тогда мыслями к «Иоланте»:
«Творец… Она слепая! Несчастная! Страшная догадка!»
«Могу ли я пламенно желать того, что смутно только понимаю?»
Именно такое душевное состояние больной необходимо для успеха операции.
И девушка должна согласиться на операцию, на то, что он сделает с ней, должна согласиться со счастьем на лице… Ведь, по сюжету, согласие, добровольное согласие девушки спасает героя!
Спасает от опасности… И здесь, в жизни, и там, на сцене…
«Я буду видеть, и он будет жить!» Ведь это ее слова!
Но эта Иоланта не соглашалась. «Со счастьем»!.. Она вырывалась, пыталась кричать… В конце концов, она отвратительно, вульгарно кусалась…
И это окончательно вывело его из себя.
Электрички проносились мимо. Аня и Стариков сидели на станционной зеленой, несколько запылившейся скамеечке с гнутой спинкой, на безлюдном перроне. Сидели пригретые, разморенные первым, по-настоящему хорошим солнцем… И вначале не обратили на это обстоятельство — то есть на стремительно проносящиеся мимо них электрички — должного внимания.
— Вжих… — передразнил Стариков.
Как человек, которому предложили прожить без автомобиля столько часов, он был несколько раздражен.
Дело в том, что в попытке наладить отношения с женой Петя сделал невозможное — взял на работе день и поехал со Светловой, смешно сказать, на «место происшествия». Это было похоже на поступок взрослого человека, который вдруг решает отложить свои дела и поиграть с ребенком в его игру. Пусть потешится… «Ну давай, расскажи, как ты в это играешь?!»
Впрочем, благие первоначальные намерения Старикова и установка «на мир» быстро таяли. «Осмотр места происшествия» ничего, разумеется, не дал. Аня на это и не рассчитывала…
Цыганку убили осенью. Все, что можно было заметить, заметили тогда милиционеры. Потом прошла длинная зима, снег укрыл место происшествия, потом стаял…
Собственно, Светловой просто хотелось увидеть, где это все случилось, своими глазами. Ничего выдающегося: безлюдная тропинка через небольшой лесок от станции к дачному поселку… Идеальное место для охотника, который сходит с электрички и идет за одинокой женщиной через этот лес, а потом бросает нож и, тщательно — или наскоро? — обтерев его травой, уносит с собой — быстрым шагом через лесок, к станции и…
Адье!
Наконец Петя сделал усилие, поборол вызванную первым по-настоящему весенним солнцем лень и пошел по перрону к таблице с расписанием движения электропоездов.
— Да тут почти ни одна электричка не останавливается! — сообщил он.
— Именно тут?
— Именно… Маленькая станция… Рядом лишь небольшой дачный поселок… сейчас еще к тому же не сезон… Вот они и не тратят время… Не тормозят возле нас…
— Да уж… проносятся равнодушно мимо…
— Я бы даже сказал: равнодушно и нагло…
— И, правда, кому тут садиться? — Аня окинула взглядом безлюдный перрон.
— В общем, — Петя посмотрел на часы, — до ближайшей электрички нам с тобой почти час…
— Да мы тут заснем — на этом припеке…
— Альтернатива?
— Альтернативы нет. Самолеты тоже пролетают мимо, такси нет, вообще никакого попутного транспорта.