Аня лихорадочно вытащила «Макаров», сняла предохранитель и, когда подняла глаза, обомлела: в окно заглядывала ухмыляющаяся рожа Дубовикова.
И она вспомнила, что забыла! Забыла, торопясь добраться до пистолета, закрыть дверцу машины…
Что за мерзкая, злодейская у него, однако, улыбочка! Словно приклеенная к физиономии, как фальшивые усы. Почти как у Жванецкого, «и самовар у нас электрический, и сами мы неискренние…»
— Вы не хотите успокоиться, Анна Владимировна? — Ухмыляющийся капитан уже открывал дверцу и лез в машину.
— Послушайте! Я ничего не могу пока доказать, — зашипела, сама удивляясь своему поистине змеиному шипению, Светлова. — Но я советую вам держаться от меня подальше…
Это было похоже на заявление американского правительства белорусскому президенту: «Мы не считаем вас президентом, но будем в дальнейшем исходить из факта вашего существования».
— Да ну?!
— А стодолларовая банкнота? Обагряете купюры кровью своих жертв, так сказать?! — Аня от волнения перешла на высокий штиль.
— Что-что я обагряю?
Капитан изумленно уставился на Светлову.
И надо отдать ему должное — изумление сыграл он очень натурально.
— «Что-что»… — передразнила Аня. — Ништо! Оплошка вышла, товарищ капитан… Забыли про деньги, что мне давали? Так вот, эта банкнота хранится в надежном месте… И это, поверьте, неопровержимое, ну, во всяком случае, серьезное доказательство. Так что аккуратнее надо быть, Олег Иванович! И если со мной что-нибудь случится!..
— Фигня какая-то… И что, спрашивается, с такой чумовой бабой может случиться?! Это со мной, кажется, сейчас что-то случится… Крыша точно вот-вот поедет — того гляди! — от таких обвинений. Давай хоть поговорим нормально…
— Не подходить!
Аня предостерегающе навела на Дубовикова пистолет.
— Ну ты, Светлова, даешь! — растерянно протянул капитан.
Дубовиков, уже втиснувшийся в машину, повернулся к Ане, протягивая свою огромную жесткую ладонь.
И это было его ошибкой!
Дело в том, что у Светловой, считай, с нежного детства был вечный глюк, что ее задушат… Кому вода, кому огонь, кому операционный стол, а ей — вот такие вот жесткие, страшные, заскорузлые ладони…
«И пальцы-то как хищно скрючены!» — успела подумать Светлова.
Анна сжимала в руках пистолет. И с ужасом понимала, что ни за что сейчас не посмеет из него выстрелить. А если она ошибается все-таки насчет капитана?! Что-то останавливало ее. Не было у нее настоящей злости к Дубовикову. Что все-таки значат «критические минуты»! Вспомнишь даже не то, что забыл, но и то, чего и не знал никогда, — так, с генами от родственников перешло… А еще, говорят, в такие решительные минуты перед человеком проходит вся его жизнь, начиная с детства.
И именно детство проносилось сейчас перед «мысленным взором» Ани Светловой с быстротой перематываемой видеокассеты… Точнее, его школьная часть…
…Школьный турпоход, престарелый инструктор по туризму Антон Денисович Воробьев. Невозмутимый флегматик. Палатки. Ночевка. Пора укладываться спать… Где-то в лесу подозрительные шорохи… Восьмиклассница Аня цепенеет от страха, представляя себя ночью в палатке.
— Антон Денисович, а если кто-нибудь полезет?! Антон Денисович Воробьев крепко задумывается… И протягивает ей туристский топорик.
— На-ка вот… Положи рядышком, если боишься, когда спать ляжешь…
— И что?
— Ну что, что… Как кто полезет, берешь в руки — и по лбу…
— По лбу? Топором? — с ужасом уточняет Аня.
Антон Денисович на секунду призадумывается:
— Ну не острием, конечно… это чересчур… А вот энтой частью — обухом.
— Как? И все?
— Думаешь, не хватит?
Как оказалось, это был очень важный в ее жизни урок ведения боевых действий. Тогда он не пригодился… Но сейчас…
По сути, ограниченное пространство автомобильного салона, стесняющее движения и не позволяющее применить ни один из известных Светловой приемов, напоминало этим своим свойством туристическую палатку и спальный мешок.
И тогда — о, уроки счастливого школьного детства! — Анна ухватила пистолет покрепче — спасибо вам, инструктор Воробьев! — и, как обухом, втемяшила капитану промеж глаз…
Антон Денисович был прав — этого хватило.
Когда Аня добралась до дома, ее, мягко говоря, немного трясло. Но поспать ей так и не удалось…
Кажется, едва прикрыла глаза — звонок в дверь. На пороге стояла ее свекровь Стелла Леонидовна.