- Это почему?
- Сам посмотри. Прежняя политическая система в полной заднице - раз, - Рёма выразительно загнул большой палец. - Социальные службы держатся на честном слове - два, - за большим последовал указательный. - Город в развалинах, и восстановить его не представляется возможным - три, - пропустив средний, Рёма загнул безымянный, - и люди мрут как мухи - четыре, - последним стал мизинец. - Вот тебе и на.
Сёта посмотрел на получившуюся фигуру и вздохнул.
- А жить-то надо?..
- Надо.
- Вот тебе и на...
Ветер тёплой ладонью рванул волосы, на столбе неподалёку заколыхались оборванные, не нужные никому провода. В зарослях травы где-то внизу трещали цикады. Цикадам всё нипочём. Только людям несладко.
- Блин, иногда уверенность пропадает. Точно всё будет хорошо?
Тоска в голосе всегда бодрого циника Рёмы Сёту испугала. Он не нашёл, что ответить.
Щуплый помолчал и заговорил снова:
- У тебя так бывает, когда как бы предчувствия друг на друга накладываются?
- В смысле «накладываются»?
- Ну когда кажется, что нужно идти в одно место, как будто вспоминается, что человек там лежит, помочь ему надо, а сознание в это время орёт, чтоб совсем в другую сторону топал. Бывает?
Сёта кивнул. С удивлением.
- Значит, у тебя тоже? - с удивлением и ярким облегчением. То, о чём говорил Рёма, уже давно беспокоило и Сёту.
- Ага. Значит, и у тебя тоже.
- Ага. Как будто две реальности накладываются. Такое ложное «дежавю».
- И чему веришь?
Сёта задумался.
- Пожалуй, сознанию... - сказал он не слишком уверенно. - Да, точно сознанию. Воспоминание всё-таки обманывает чаще.
- Точно. И у меня так. Интересно, к чему бы.
- Придумаешь - скажи.
Рёма хмыкнул.
- Ты заметил? - сказал он после нескольких минут молчания. - Что заболевают те, которые и так как будто не живут.
- Заметил, - ответил Сёта с досадой. - Я тебе сам об этом говорил.
- Да? Извини, забыл.
- Говорил. И чем больше людей умирает, тем сильнее предчувствия. И тем легче остальные выживают.
- Хм.
- Вчера меня к пацану позвали одному. Он в развал забрался, хоть и сам понимал, что опасно. Ну и свалился, ногу сломал.
- И что?
- Я когда пришёл, у него кость заживала уже.
- Опа-а.
- Ничего даже делать не надо было.
- Выживаемость на уровне, - весело констатировал Рёма.
- На уровне... Смертность тоже на уровне. Летит и крылышками машет.
- Получается, смотри... Кто не может тут выжить, тот умирает. Мир очищается и перерождается.
- И что?
- Что-что... Когда переродится, надо успеть занять хорошее место. Мы с тобой вообще, может, в ответе за этот новый и прекрасный мир.
- Именно мы с тобой? - Ну вообще все... кто «чует». Ну и мы с тобой там не последние, - Рёма ухмыльнулся.
- Передерёмся...
- Ха-ха. Чтобы со мной справиться, тебе банда нужна будет.
- Сдался ты мне, - Сёта тоже улыбнулся. - Но правда ведь передерёмся. Ну не мы, а кто-нибудь другой. Кто тоже «в ответе за прекрасный мир».
- А может, - Рёма снова прищурился, взглянул вдаль, - у каждого свой мир? Каждый в ответе за свой мир?
- Это как?
- Представь, у тебя свой персональный мир. Ты там король, бог и личный демиург. Каким вот ты сделаешь этот свой мир?
Каким...
- Ну? Чего молчишь.
- Сделал бы... - чёрные глаза. Когда-то презрительные, когда-то испуганные, когда-то отчаянные. Теперь - равнодушные, - чтобы Умика была здорова.
- Умика? Младшая сестра твоя, что ли?
Сёта помотал головой.
- Твоя девчонка?
Догадливый.
- Да.
«Она который день как мёртвая. Она и раньше-то была не слишком живая. А сейчас вот почти не разговаривает».
Слова жгли язык. Но Сёта ничего не сказал.
В спортзал он вернулся поздно, в темноте, после заката. Нашёл место, нарочно, отлично видя в полумраке, несколько раз коснулся Умики: левой руки, плеча; делая вид, что шарит в поисках чего под голову, дотронулся до щеки. Умика не реагировала. Но щека была тёплая.
Сёта молча вытянулся рядом с девчонкой, затих, уставясь в потолок. Справа не слышалось даже дыхания.
- Умика.
Сёта не помнил, когда впервые назвал Моринаку по имени. Зато помнил, как, смущаясь и изо всех сил желая это смущение скрыть, пробурчал, что его не обязательно звать по фамилии. Хотя Умика вообще звала его нечасто.
- Умика.
Гораздо чаще - он её. Сёта помнил, как спросил о иероглифах, которыми записывается её имя, помнил ответ: «море» и «плод, ягода». Объясняя, Умика бросила на одноклассника неловкий быстрый взгляд, и Сёта понял: она одновременно и стесняется необычного имени, и гордится им.