– Он у тебя, кажется, коммунист старый? – спросил Дрюня.
– Да. Он же бывший военный, как же иначе? В то время нельзя ему было не быть членом партии. Только думаю, что он все равно бы им стал. По убеждению.
– Да, прямо как мой батя, – вздохнул Дрюня. – Тебе поди тяжело с ним живется.
– Да нет, нормально все. Так-то он человек очень хороший. Раньше, правда, был очень суровый, я его даже побаивалась. Но теперь изменился, стал мягче. Его здорово подкосила эта история с Наташей…
Мне было известно, о чем речь. Год назад у Дружникова Николая Валентиновича – так звали Ларискиного дядю – погибла дочь. Она была на год моложе Лариски. Жена Николая Валентиновича умерла уже давно, и дочь была единственной радостью в его жизни. Правда, будучи человеком очень требовательным, он очень строго следил за девочкой. Можно сказать, что просто держал ее в ежовых рукавицах. Все подруги, друзья девочки тщательно отбирались папой. Какую читать литературу, какую слушать музыку – все это тоже решал Николай Валентинович. А уж о поклонниках и говорить не приходится. Девочка выросла тихой, скромной, без собственного «я».
И все в ее жизни было просто, понятно, пресно и скучно, как вдруг год назад случилась трагедия – Наташу неожиданно сбила машина. Почерневший от горя отец вытряс из водителя всю душу, вымотал нервы следователям и судьям, но вердикт водителю был вынесен однозначный – невиновен. Наташа, по словам кучи свидетелей и проведенной экспертизы, сама вышла на проезжую часть в самый поток машин. Доказать, что это было самоубийство, тоже не смогли, и дело было закрыто как несчастный случай.
С тех пор Николай Валентинович и в самом деле сильно сдал. Он осунулся, похудел, в его фигуре исчезла присущая ему железная выправка, он стал горбиться и совсем перестал улыбаться.
И тут ему пришло письмо от сестры из Ершовска, которая очень просила Николая Валентиновича приютить ее дочь Ларису, которая хотела приехать в Тарасов поступать в институт. Николаю Валентиновичу в последнее время все было безразлично, а может быть, он подумал, что вдвоем с Лариской ему будет все-таки полегче, может быть, посчитал, что хоть в чем-то она ему заменит дочь – одним словом, он согласился, и Лариска Шаповалова с чемоданчиком переехала к нему. Тем более что жил он в отдельной огромной четырехкомнатной квартире, полученной в свое время за безупречную службу.
В институт она поступила сама, так как была очень неглупой девчонкой, уже перешла на второй курс, и отношения ее с дядей сложились как нельзя лучше. Они очень хорошо ладили, и Николай Валентинович любил свою племянницу и даже гордился ею. Единственное, что его не устраивало – так это ее отношения с Игорем, но если всех сомнительных кавалеров дочери он просто выставлял он, то что касается поклонника племянницы, тут почему-то не решался высказывать резко свое мнение.
– Не наезжает на тебя дядя-то насчет Игоря? – вспомнив об этом, спросила я у Лариски.
– Нет, – покачала она головой. – Наташку бы уже сгноил давно за такого кавалера, а мне ничего не говорит. Словно даже… боится.
– Боится? – удивилась я. – Чего же ему бояться?
– Не знаю, сама удивляюсь.
– Ларис, а ты не в курсе, что там за слухи ходили насчет истории с Наташиной смертью? Ну, будто бы она сама с собой покончила?
– Не знаю. Я же в то время в Ершовске была. Ты лучше меня должна знать.
– Ну я-то откуда! Это же дело семейное.
– Нет, меня в такие подробности не посвящали. Видимо, психику берегли. Но сдается мне, что что-то там нечисто.
– В каком смысле? – встрепенулась я.
Лариса не успела ответить – о своем существовании и присутствии на территории моей квартиры заявил Дрюня Мурашов.
– Ну чо? – довольно подмигнув нам, сказал он. – Бабки все по домам растусовались, можно идти.
– Андрюш, – Лариска просительно посмотрела на Дрюню, – чтобы дядя не подумал, что я прогуливаю, может, ты сходишь? Скажешь, мол, встретил Ларису возле института, она там сидит, не может экзамен сдать, очень просила бутылку передать. А я записку напишу, чтобы он поверил.
– Ну давай, – почесав за ухом, ответил Дрюня.
Лариска полезла в сумку.
– Вот черт! – вздохнула она.
– Что такое? – встревожился Дрюня.
– Ручку дома забыла, писать нечем.
– Ручку? – Дрюня никак не мог допустить, чтобы отсутствие какой-то ничтожной ручки помешало ему получить вожделенную бутылку.
Дрюня быстро вывернул собственные карманы. Из них была извлечена целая куча абсолютно бесполезных вещей – просто непонятно, для чего Дрюня таскает ее с собой! – но вот ручки среди этих вещей не было.
– Лелька, у тебя ручка есть? – повернулся ко мне Дрюня.
Ручка-то у меня, безусловно, есть – она наверняка в любом доме имеется, хотя бы одна, – но вот только знать бы, где она… В моем доме так трудно что-либо найти. А все дети! Вечно запрячут самую нужную вещь куда-то в самый неподходящий момент!
И в кого они такие? Вот у всех дети как дети, а у меня…
Я перетрясла все детские игрушки, но и в них ручки не оказалось. Тогда я вспомнила, что где-то у них были цветные карандаши и фломастеры, но и они почему-то не нашлись. Наверное, Артур утащил их с собой к бабушке. Ну вот зачем, спрашивается, они ему там нужны? А матери теперь записку написать нечем.
Наконец Дрюня, действовавший наиболее рьяно из всех троих, обнаружил под ванной огрызок химического карандаша, неизвестно как и когда туда попавшего.
– Есть!!! – заорал он так, словно нашел клад. – Нашел.