гла пару свечей в канделябре. Пламя затрепетало от моего дыхания, когда я тихонько дунула на спички, и мерцающий ласковый свет задрожал в медных волосах моего мужа, расцвечивая его тяжелые пряди в различные оттенки мёда и золота. Он полулежал на кровати, опершись на локоть и вытянув длинные ноги, напоминая громадного тюленя на лежбище - рыжего тюленя - загорелая шкура которого как следует покрытая тонкими выгоревшими волосками на груди и плечах, отсвечивала бархатистым лоском. И этот тюлень загадочно усмехался... - Итак? Что дальше? - Теперь... назначь количество ударов. Я посмотрела на него в великих сомнениях. - Я... я не знаю... сколько это может быть. «Надеюсь, что не слишком много», - подумала я с содроганием. - Скажи ты. - Ну, думаю по шкале Йена, все это тянет на «слишком ужасно». Да. Поэтому пятнадцать. - Пятнадцать?!! - Ты сможешь, Сассенах? - с беспокойством спросил он, увидев, что мое лицо испуганно вытянулось. Сделав над собой усилие, я оскалилась в подобии улыбки и кивнула: - Я сделаю это для тебя, мое сердце. - Хорошо, - он тяжело повернулся на живот, выставляя вверх упругие полушария ягодиц, сияющие в контрасте со спиной молочно-белой кожей. - Теперь, девушка, дело не хитрое. Размахивайся посильнее и бей крепче. Только, будь добра, постарайся не сильно уклоняться от заданной цели. Я бы не хотел, чтобы моя шкура с ног до головы выглядела так, будто меня шальной медведь подрал. Он уперся лбом в подушку, вцепившись в нее, как утопающий, в свой спасительный плот. - Ладно, - я глубоко вздохнула, собираясь с силами. Передо мной покорно распростерлось его грациозное тело, точеное и гибкое в своей пленительной наготе. Длинные узкие бедра, крепкий округлый зад, с четкими мышечными впадинами по бокам, рельефная спина, широченные сильные плечи. Тело мужчины, который ни секунды не сидел без дела. Рубил, строгал, таскал, строил, забивал, кидал. Достигнув физического совершенства именно благодаря тяжелой работе, а не за счет пустых упражнений, как это делали, озабоченные своим телом, люди в мое время. Быть всегда в отличной форме его заставляла необходимость выживания, а не легкомысленное желание покрасоваться. И это великолепное тело было все испещрено шрамами. Шрамами от ран, которые наносила ему жизнь... Он с этим прекрасно справлялся... до сих пор. Я сжимала рукоять и тихо пыхтела, переминаясь в нерешительности. Так и он стоял надо мной когда-то, не решаясь воткнуть иглу шприца в мой зад, страшась причинить мне даже малую боль. Как он мне сказал тогда: «Ты сильнее меня...» Что ж... Кажется, он ошибался. Я сглотнула и перехватила рукоять поудобнее, хотя она и так сподручно лежала в моей ладони. Недовольный голубой глаз вынырнул из подушки и посмотрел на меня в великом осуждении. - В чем дело, Сассенах? Не слишком-то приятно лежать вот так в ожидании... пока ты соизволишь начать. Будь милосердна, девочка. Я невольно усмехнулась, поскольку чувствовала себя довольно-таки нервно: - Ну, я жду, пока тебе станет достаточно страшно, милый... - Мпффф... можешь начинать, если ты не против. Я бы сейчас не стал рассчитывать на то, что мне может стать еще страшнее. - Прости. Я просто залюбовалась картиной, - глубоко вздохнув, я облизнула губы и закинула хвост плети на его, такую беззащитную сейчас пятую точку, чтобы хотя бы примерно представить себе, как это может выглядеть. Вид мне совсем не понравился. Сердце, нехорошо сжавшись, взбунтовалось. «Да, Иисус, твою ж Рузвельт, Христос! Не могу!..» - Давай же, девочка, - коротко скомандовал он, будто ощутив мои сомнения. - Сделай это. Для меня. Ты сможешь. Закусив губу, я выбросила все посторонние мысли из головы, как это обычно делала перед болезненной операцией, и подняла руку. Потом, завершая неловкий размах, почти нежно влепила ему поперек ягодиц легкий шлепок, который, похоже, не причинил особых неудобств. Он чуть вздрогнул, больше от напряженного ожидания, чем от боли, и поощрительно хмыкнул. - Так. Хорошо. Молодец. Продолжай. Только посильнее, Сассенах. Значительно посильнее. Вспомни, душа моя, ты же всегда хотела этого. Не так ли? Как итог его вдохновляющей речи, следующий удар был более суров. Джейми крякнул и напрягся. - Так нормально? - Да, волне. Хотя... прибавь еще капельку. Я судорожно вздохнула, мысленно зажмурилась и... приложилась почти со всей своей силы. Плеть радостно свистнула и впечатала в его зад звонкий шлепок. След на моих глазах сначала побелел, потом быстро вспух и налился бордовым цветом. - АКХ! О-ОГО! - удивленно простонал он, корчась от боли. - Думаю... - голос его прервался, - Вот так... в самый раз! - Отлично, - сказала я, в отчаянной решимости засовывая куда-то глубоко внутрь сострадание - надо, значит надо! - и включая «злобную фурию». - Это будет «раз». Следующий рубец безжалостно лег рядом со вторым. - Считай, - сказала я, с отдаленным сожалением наблюдая, как его мышцы невольно сжались в спазме, а дыхание прервалось, удерживая стон, - чтобы я понимала, когда ты готов. И, милый, можешь себя не останавливать, - я осторожно провела рукой по его пояснице, ощущая, как вздрагивает тело, в стремлении унять весьма ощутимую боль, - я пойму, если ты будешь... плакать и кричать. Он, не стерпев, хихикнул, оценив мою зловещую шутку: - Насчет «плакать и кричать» - даже не знаю, душа моя, но подушку, видимо, закусить придется. ОООххх, ты ж!.. Д-два, - наконец, безропотно проскрипел он, едва справившись с дыханием. «Сделай это для меня...» - непрестанно крутилось в мозгу, словно спасительная индульгенция. - Три!.. Оуу!.. - прозвучал отчаянный голос из глубин подушки, в которой мой самолюбивый парень предусмотрительно упрятал свое исказившееся лицо. Плеть визгливо рассекла воздух, и четвертый удар хлестко впился в его тело, высекая еще один вздувшийся след. Джейми надсадно крякнул, пытаясь скрыть за смешком откровенный стон. Я подождала, пока он соберется с силами продолжить счет. - Боже праведный!.. Четыре!.. - выдохнул он жалостливо. - Как ты думаешь, девочка? Завтра я смогу сидеть? - Думаю, сможешь, милый мой. Но с трудом. Я приноровилась и вошла в ритм. Джейми, видимо, тоже. Тело его основательно напряглось, но он не пытался увернуться, а только вздрагивал, мычал и кряхтел, захваченный процессом. Рубцы от моих стараний вспыхивали один за другим, покрывая его злополучное седалище пламенными росчерками, благо его хозяин был, в общем-то, совсем не против такой жесткой трепки. Хотя, чтобы скрыть от меня неприглядные эмоции, ему с головой пришлось зарыться в подушку, которую он, рискуя порвать, зверски стискивал и мял своими мощными руками. Но, видимо, чтобы я не сильно переживала, он периодически выныривал из глубин своего убежища и, поглядывая на меня через плечо, смущенно, но ободряюще улыбался, пытаясь продемонстрировать, что ему не так уж и больно. Или, может, просто осознавая некоторую уязвимость и неприглядность своего положения, таким образом, извинялся за свою невольную слабость. Хотя героическая улыбка его, надо сказать, в этот момент больше походила на оскал. - Ох! Десять!.. - не утерпев, почти выкрикнул на новом ударе мой муж и бросил на меня довольно-таки несчастный взгляд. Я заметила, что, хоть он изо-всех сил и пытался сохранять бравый вид, глаза у него подозрительно покраснели, а сам он сделался крайне взъерошенным. Ему, похоже, все-таки сделалось не до смеха теперь. Да и объект моих усердных воспитательных воздействий выглядел донельзя завоспитанным: из нежно-молочного он приобрел насыщено-пунцовый оттенок, усиленный повышенной полосатостью, и вряд ли на нем можно было найти свободное место, чтобы успешно разместить оставшуюся порцию. - Мне перестать? Джейми? Он помолчал, видимо, серьезно обдумывая мое заманчивое предложение. Потом осторожно подвигал нижней частью туловища и, облизав пересохшие губы, с неохотой проговорил: - Н-нет. Наказание есть наказание. Заканчивай. Собрав силу воли, жалость и все свои бунтующие внутренности в единый комок, я твердо отвесила ему оставшиеся пять ударов, стараясь немного сдерживать руку. Но так, чтобы он не заметил подвоха и не был разочарован. - Пятнадцать!.. Ч-черт!.. - с надрывным стоном выдохнул он, и тело его заметно обмякло. Он полежал несколько минут без движения, еле слышно охая и тяжело дыша, и пот медленно высыхал на его спине. Пока он приходил в себя, я положила плеть на столик и, присев рядом с ним на кровать, коснулась ладонью его горячей кожи между лопаток, чувствуя, как сердце бешено стучит в возбужденном теле, а напряжение постепенно уходит из него, оставляя легкость дыхания. - Наказание... - задумчиво произнесла я и, склонившись, ласково поцеловала его влажную спину. - Искупление. Он, замерев, слегка выгнулся и глубоко потянул носом воздух. Бедра его двинулись. - Боль... Наслаждение... - опять прошептала я его затылку и сдвинула губы на дюйм. - Кажется, все это так далеко, а на самом деле так... близко... и так сильно переплетается. - Мммм... - промычал он, не в силах пока еще что-либо сказать. Я, едва касаясь, провела по вспухшим ребристым неровностям кожи кончиками пальцев, ощущая под ними накаленную, пульсирующую плоть. Он дернулся и всхлипнул. - Больно? Ответом мне было негодующее сопение. - Во имя Господа, девушка! Это было сурово, - сказал он, наконец, отрывая голову от подушки, и голос его слегка хрипел, - Думаю, Сассенах, ты слишком хорошего мнения о себе, полагая, что ты милосердна. Ты же сказала, что не сможешь пороть до крови. - Я и не смогла... - удивленна