м? - я протянула правую руку и показала ему запястье, где белел след от нашей свадебной клятвы. - Помнишь?.. Он сделал нас одной крови... Джейми молчал, и только его замерший взгляд говорил о том, насколько он помнит. - «Ты кровь от крови моей... - тихо прошептала я, и он сглотнул, продолжая наши заветные слова обета: - «...и кость от кости моей...» Потом мы, улыбаясь друг другу, закончили клятву вместе тихим шёпотом: - «...я тело свое отдаю тебе, чтобы двое мы стали единым целым... и душу мою отдаю тебе в залог до конца моих дней...» Свечи в этот момент, словно нарочно, затрепетали, потревоженные легким потоком воздуха из окна, принесшего с собой запах настоявшегося летнего разнотравья и сосновой хвои, усиленный сладостной влагой ночного горного воздуха. Джейми тихонько, будто дуновение самого нежного ветерка, перебирал кончиками пальцев мои волосы на виске, а я смотрела, как его глаза, такие насыщенно синие в мистическом свете луны, затуманились воспоминаниями, и в них таинственно мерцают звездочки пляшущих свечных огоньков. - О чем ты думаешь, Джейми? Я поседела с тех пор, да? Он грустно улыбнулся и провел костяшками пальцев по моей щеке, заворожено вглядываясь в мое лицо так, будто впервые увидел. - Я думаю о том, Клэр, что, сколько бы ни жил на свете, не видел ничего прекраснее того, что вижу сейчас перед собой, - он мягко возложил источающую тепло руку мне на голову, будто благословляя. - Ты рядом... поседевшая любовь моя. Моя белая голубка... И более, мне кажется, ничего не важно. Я тоже улыбнулась ему сквозь слезы и поцеловала в середину его загрубевшей ладони, обнаружив, что среди многочисленных мозолей, ссадин и шрамов на его руке, почти стертая буква «С» на холме Венеры - первая буква моего имени Claire - была еще заметна. - И вот этот шрам... помнишь? - я указала на свою букву «J», - от Jamie - которую он мне вырезал ножом на том же самом месте, что и у него, почти тридцать лет назад, при нашем расставании на холме фей. - Думаю, он связал наши жизни до самой смерти. Он задумчиво покивал головой, соглашаясь. - А теперь... - я с умиротворенным вздохом прижалась лбом к упругому жилистому предплечью, ощущая мягкие шерстистые волоски на его коже, - я хочу что-то такое, чтобы до конца понять, через какие испытания ты прошел, мое сердце. Потом осторожно провела пальцами по ребристым шрамам на его спине и прошептала: - Я хочу... хочу навечно связать наши души... Джейми. - Шрамом на попе? - он как-то беспомощно усмехнулся. Потом встал и тревожно облизнул губы, заметно нервничая. На лбу у него блеснули капельки пота. - Ладно... Что ж... Меня еще никто не мог назвать трусом, хотя я боюсь причинить тебе такую нечеловеческую боль. Но, раз ты просишь, я... сделаю это... для тебя. Для нас... Он постоял надо мной, собираясь с духом. Потом спросил: - Ты готова, Сассенах? Думаю, тебе стоит закусить что-нибудь, девочка... Иисус! Надеюсь... Очень надеюсь - ты не станешь раскаиваться? Я сосредоточенно кивнула, ощущая, как ледяной ужас медленно заполоняет меня. Будто в замедленной съемке я видела, как Джейми встал в стойку и далеко отвел руку, замахиваясь. Как его мышцы свились, придавая огромную силу его свирепому движению, и как он резко бросил руку вниз. Я почти физически ощутила, как гибкая лента с пронзительным свистом рассекает воздух и неумолимо приближается к моему телу в смертельном броске черной змеи. Почувствовала первобытный запах сыромятной кожи, пропитанной потом. Я взвизгнула в запоздалом раскаянии, и... мир рассыпался на осколки! Мне показалось, что мой несчастный зад перерубило пополам. Я подлетела, наверное, на пару футов над кроватью, и дом потряс бешеный вопль. Краем сознания я вдруг поняла, что это мое горло верещит на всю округу, словно кошка, которой случайно отдавили хвост. Джейми растерянно подхватил меня и, несмотря на свирепые оплеухи, которые я обрушила на него со всей неистовой яростью потрясения, старался сдержать меня в объятьях, испуганно зажимая ладонью мой рот, извергающий вопли и проклятья. Потом, в полном смятении, пытаясь привести в чувство, он тряс меня за обессиленные плечи, целовал лоб, глаза, руки и нашептывал мне бессвязные слова утешения. И следующие полчаса силился унять мои безудержные рыдания: баюкал меня, словно какого-то малыша, гладил и успокаивающе похлопывал по спине, давал мне водички и прикладывал мокрую ткань поочередно, то к моей пылающей попе, то ко лбу и пульсирующим вискам. Он, бедняга, стойко выслушал весь поток бранных слов, которые я, в пылу гневного безумия, выплеснула на него. Не думаю, чтобы хоть одно из них было более менее пристойное. Кроме того - я этого совсем не помню - ему пришлось долго объяснять мистеру Веллесу, в панике прибежавшему на мой душераздирающий крик, что мне просто приснился дурной сон, от которого я впопыхах вскочила с кровати, да не слишком удачно, и, в итоге, разбила себе голову об угол комода. В результате, он еле успокоил перепуганного управляющего и послал его за льдом в подвальный ледник, а затем настоятельно отправил спать. В общем, когда я, все же, пришла в себя, физиономия моего мужа выглядела достаточно сконфуженной и удрученной. Он, криво улыбаясь, сидел около меня на постели, поглаживая то по спине, то по голове, то по плечам, и мягкое место мое, сочась тающей влагой, покрывал ледяной компресс. Рыдания мои стихли, и я молча лежала на животе, горестно подрагивая от боли и всхлипов. Сам Джейми, похоже, окончательно забыл про свое седалище, которое сегодня тоже, надо отдать справедливость, основательно пострадало. Но он мог себе позволить не обращать внимания на такую мелочь, как полтора десятка саднящих шрамов на заднице. - Ну что, Сассенах, - насмешливо проговорил он, заметив, что я, наконец, очухалась, и мягко похлопал меня по лопатке, - ты выяснила, что хотела? Это прозвучало так печально, что мороз пошел у меня по всему телу. Только теперь я, наконец, доподлинно осознала какую жуткую боль он вытерпел когда-то: двести - двести! - чертовых ударов нанесла ему дьявольская рука Рендолла, и, по словам его дядюшки Дугала, присутствовавшего в свое время на той экзекуции, Джейми, которому было девятнадцать, ни разу даже не подал голос, пока безжалостная девятихвостая плеть кромсала на куски его тело. А ведь он мог попросить пощады в обмен на... свою честь. Но не попросил. Невообразимая стойкость такого молодого, не в меру гордого и упрямого паренька. Как это было возможно? Не представляю. - О! Джейми! - я опять разрыдалась, но уже не от своей боли, а от горького сожаления за его непомерные страдания и за ту трагическую ситуацию, в которую он когда-то попал по воле злого рока. - Господи, боже мой! - я потянула его к себе и прижалась к нему всем телом, судорожно целуя его, куда придется. - Бедный ты мой! Как это ужасно! Как ты смог вынести такое?! - Что ты? Что ты, девочка... Дело прошлое. Я в порядке... сейчас. Ну, если не считать того, - он, усмехнувшись, поерзал и болезненно сморщился, - что ты сегодня довольно основательно надрала мне задницу... Горит, как в аду, надо признаться. Я вцепилась в него как пиявка, вся мокрая, дрожащая и рассыпавшаяся на части. Мне нужен был он, чтобы снова стать единым целым! Срочно! - Иди ко мне!.. - Ну, если ты настаиваешь, Сассенах... Вообще-то, я могу и потерпеть. Хотя, нет. Уже, наверное, не смогу... - прохрипел он после того, как я решительно сжала ему между ног. Такого соития у нас не было с тех самых пор, как мы разругались из-за Лири, много лет назад. Только сейчас это не был бой - это было проникновение, сплетение до самой малой клеточки наших тел, до самого сердца души. «Двое мы стали единым целым...» Я хотела раствориться в нем, а он - во мне. Раствориться до потери остатков сознания, до исчезновения границ разума и тела. Мы рычали в припадке безумия, вжимаясь друг в друга, тиская друг друга, разрывая друг друга на мелкие клочки, чтобы, наконец, пронзенные иступленным воплем плоти, стать тем самым единым целым. Навсегда. Наши неистовые крики опять сотрясли дом, но уже никто не прибежал, потому что понятно было - так звучит безмерное наслаждение.