– Я помню, в каком-то вашем номере публиковались письма читателей…
Я кивнула.
– В общем, это наша обычная практика: если письмо нам представляется интересным, мы никогда не откажемся от публикации, – сказала я и замолчала.
Было видно, что Спиридонов словно борется с собой, и во мне тут же поднялось все мое неуемное любопытство, но я сдерживалась. Я четко понимала, что такой человек, как он, не пришел бы к нам с ерундой, и то, что он собирается сказать, может оказаться информационной бомбой.
– Я тоже принес вам письмо, – сказал Спиридонов, – только я хочу, чтобы оно было опубликовано после моей смерти. – Он улыбнулся и прибавил:
– Этого ждать недолго, уверяю вас…
– Николай Игнатьевич! – Я повысила голос:
– Ну что вы такое говорите!
Спиридонов пристально посмотрел на меня.
– У меня есть основания для этого, – сказал он. – Понимаете… – Он замялся и вопросительно взглянул на меня.
– Ольга Юрьевна, – подсказала я.
– Да, Ольга Юрьевна, – повторил он медленно, – я попал в сложную ситуацию, из которой рационального выхода не вижу… Остается искать иррациональный. – Он положил докуренную сигарету в пепельницу и, вздохнув, достал следующую. – И, кажется, я его нашел…
Я вздрогнула.
– Что вы хотите этим сказать? – сразу же упавшим голосом произнесла я. – Уж не собираетесь ли вы…
Спиридонов вздохнул.
– Дело вот в чем, – произнес он. – Вы знаете, что я работаю в картинной галерее.., вот уже скоро сорок лет, м-да.., так вот, наша система хранения экспонатов, описание их, приведение в порядок фондов и запасников находится в состоянии безобразнейшем…
Я кивнула, потому что действительно имела некоторое представление об этом.
– Все в основном держится на честности, порядочности и профессионализме персонала, – продолжал Спиридонов. – На том и стоим. Доверие друг к другу, общее дело, служение – извините за громкое слово – вечности. Власти меняются, пристрастия власть имущих – тоже. Искусство живет и развивается по своим логическим законам и не подчиняется сиюминутным требованиям политики… Если, однако, в нашем, так сказать, стаде заводится хоть одна паршивая овца, то это настоящее несчастье…
Спиридонов опустил глаза и продолжил тише и медленнее:
– У нас произошло ЧП, пропала одна картина, ранний вариант «Майского букета» ван Хольмса… Прекрасная вещь, из бывшего собрания графа Нарышкина… Картина хранилась в моем отделе, ключи только у меня и у моих сотрудников, печать моя… За сорок лет впервые случился такой кошмар. – Голос у Спиридонова дрогнул, и он замолчал, успокаиваясь, потом взял себя в руки. – Официальных обвинений мне не предъявили, но директор предложил уволиться по собственному желанию, следователь – резвый мальчонка из прокуратуры – прямо говорил в лицо и мне, и моим товарищам.., что он просто не сумел найти достаточных оснований для возбуждения дела против меня по обвинению в воровстве. Вы понимаете, простите, как вас?..
– Ольга Юрьевна, – тихо подсказала я.
– Да-да, – продолжил Спиридонов. – Кто-то поверил, я же вижу, кто-то не поверил в мою виновность. Однако результат один: дело заминается только потому, как мне сказал этот наглец – наш директор, – что за меня вступился коллектив, учтены мои прошлые заслуги… Вы понимаете: не имей я известности как искусствовед, меня бы осудили и, может быть, даже посадили в тюрьму. Но весь ужас в том, что меня, невиновного, засудили бы, формально справедливость восторжествовала бы, но картину бы все равно не нашли, потому что я ее не брал. Вы это понимаете?
Спиридонов поднял на меня повлажневшие глаза и почти прошептал:
– Ван Хольмс… – Подымив сигаретой, он продолжил более спокойно:
– Одним словом, вот вам мое письмо. – Николай Игнатьевич вынул из внутреннего кармана плаща конверт, помявшийся на углах, и аккуратно положил на стол перед собой. – Я нарочно принес сам, не стал доверять почте. Секретов тут никаких нет, но по закону парных случаев оно могло бы пропасть, и тогда пропал бы и смысл всего… Здесь я объясняю причины и обращаю внимание, что главное – вовсе не наказать виновного, бог с ними, с уродами несчастными, главное – вернуть эту вещь и не допустить пропажи других. Сами понимаете, наверное, что если канал не перекрыть, то по нему могут уйти и другие культурные ценности… – Спиридонов помолчал:
– Что-то я, наверное, и не успел, – задумчиво проговорил он. – Совместная выставка частных коллекций и молодых живописцев, дело очень странное…