– Кто?
– Ты ее, наверное, видела сегодня, когда приходила к нам в офис. Она должна была попасться тебе навстречу.
– Блондинка лет тридцати в черном пальто? – Я вспомнила женщину, при виде которой у Самаркина отвалилась челюсть.
– Точно, – подтвердил Михаил. – Так как насчет пикника?
– Погоди.
– я нетерпеливо оборвала его, – она у вас работает?
– Не знаю я, где она работает.
– Тогда что она делала в вашем офисе?
– Это секрет.
– хитро произнес Оленич, – но тебе могу сказать, если пообещаешь поехать на пикник.
– Обещаю, говори, – выпалила я.
– Кажется, она переключилась на шефа.
Я чуть было не свистнула прямо в трубку. Вот это да! Черт, что же это получается? Да ничего пока не получается, успокоила я себя. Юрий Назарович человек свободный, так что…
– Как ее зовут? – все же поинтересовалась я.
– Дина Дашкевич.
– Где она живет?
– О господи, – взмолился Оленич, – спроси что-нибудь попроще.
– Хочешь сказать, ты у нее ни разу не был? – подцепила я его.
– Мне не нравятся блондинки, – парировал он.
– Ладно, спасибо, – поблагодарила я его и хотела повесить трубку.
– Оля, Оля, – остановил он меня, – а как же пикник?
– Перезвони попозже, может, что-нибудь придумаем.
Я положила трубку и снова глубоко задумалась. Что у нас получается? У Петрова – примерного семьянина, по словам Корниенко и Наперченова, оказывается, была любовница. Ну, Наперченов-то об этом мог и не знать, а вот Корниенко уж точно был в курсе, тем более что Дина после Петрова перекинулась на него. Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Кряжимский.
– Оля, я насчет твоего интервью, – он сел на стул напротив. – Будем давать в номер?
– Обязательно. Я еще обрисую его внешность для большей убедительности. А впрочем вы же его видели по телевизору, так что добавьте что-нибудь сами.
– Конечно, сделаем, не волнуйся, – заверил меня Кряжимский.
– Тогда можете идти домой, уже почти семь.
– Что мне дома-то делать, старику? – произнес Кряжимский.
– Немного поработаю еще.
– Хорошо, – кивнула я, – тогда окажите мне услугу, – я хитро посмотрела на него. – Мне нужен адрес одного человека, а адресно-справочное бюро уже закрыто. Может, вы попробуете по своим каналам?
– Всегда рад, Оленька, – с готовностью согласился он.
Я написала на листочке имя, фамилию примерный год рождения бывшей любовницы Петрова, и Кряжимский отправился в секретарскую звонить своим приятелям и знакомым, которых у него за долгую журналистскую карьеру накопилось бесчисленное множество. Минут через пятнадцать он вернулся и положил передо мной лист бумаги, исписанный почти стенографическим, но вполне читаемым почерком. Из него я узнала, что Дина Аркадьевна Дашкевич, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года рождения, прописана в Тарасове по улице Кутякова, пятнадцать.
– Сергей Иванович, вы – гений, – воскликнула я, с благодарностью глядя на своего зама.
– Чего уж там, – махнул рукой Кряжимский, – ты лучше расскажи, что накопала?
Я передала Кряжимскому все, что произошло со мной за сегодняшний день, опустив за ненадобностью приключение в примерочной кабинке.
– Лихо, лихо, – похвалил Кряжимский. – И нечего удивляться, что твой Корниенко спокойно ведет дела со своим политическим противником. Ведь политика – это такая же игра, как и любая другая, только ставки в ней гораздо выше – власть, которая открывает просто сумасшедшие перспективы. Выступая с трибуны в Думе, депутаты могут поливать друг друга грязью, а в перерыве между заседаниями мирно беседовать в думском буфете за рюмкой чая и решать свои финансовые вопросы. Ты разве этого не знала? Все различие Саблина и Корниенко заключается в том, что у их партий разные названия, а суть дела от этого не меняется. Кто наобещает больше других, кто сможет заставить избирателей поверить ему, а не другому, кто сумеет привлечь к себе внимание любыми законными и незаконными способами – тот и на коне, то есть в Думе. А там уж ему открываются поистине безграничные возможности.
– Вы мне прямо урок политграмоты прочитали, – усмехнулась я. – По вашему выходит, что в Думу рвутся из меркантильных соображений? А, как же народ, которому так щедро раздаются предвыборные обещания?
– Народ – это стадо, которое ведут на заклание, – грустно сказал Кряжимский.
– И мы с вами, значит, тоже – стадо?
– В какой-то мере.
– С вашей философией – хоть в петлю лезь, – я достала сигарету и закурила.
– Ну зачем же сразу в петлю, можно еще посопротивляться немного, что мы и делаем в силу своих возможностей, – резюмировал он улыбнувшись.