III
О, сон, мартышка смерти[16]
Сыновье свидетельство девственности материнской.
Фуганком своим Иосиф стружки плодит, подобные рожкам.
— Баю-бай, — произносит чей-то голос очень тихо.
И все, что говорится, Иосиф не слышит, ибо слышать сие ему не дано.
— Баю-бай, дитя.
Спит не Ребенок, а Мириам.
И от яслей или брачного ложа, так высоко или так низко — но Иосиф не слышит — раздается прекрасный голос в ответ на зов маленькой Мириам, которая шепчет:
— Владыка…
С очень долгими интервалами меж слогов каждого слова, — интуитивное ощущение разговора с Вечностью, невосприимчивость длительности, или время, необходимое для того, чтобы их вознести из колодца мертвых.
— Прикажете, если угодно, руку согнуть? Я на руку легла, и она затекла.
— Мать, почему ты взываешь ко мне с таким беспредельным почтением? Этой ночью ты явила меня на свет. Я — твой малый ребенок, хотя и сотворенный Богом. Женщина! Бог единый есть в трех ипостасях, я — Бог единый в трех ипостасях, за мной восемьсот секстиллионов веков и все то, что случилось за это время, ибо мною все это сотворено, и вечность уже была при мне, когда я отмерил первый век! Я — Сын, я — твой сын, я — Дух, я — навеки твой муж, твой муж и твой сын, о пречистая Иокаста[18]!
А еще я — юный супруг в постели возлюбленной; и узнал, что ты девственна, о, моя мать, моя дорогая супруга, и посему начинаю верить в то, что я — Бог.
Ты слышишь меня, заснувшая Мириам?
— Если прикажете слышать, услышу, Владыка.
— Мама, ты мне объясни…
— Вы говорите со мной, как будто младенец мой новорожденный никнет к живой. Когда я живая, я плохо слышу. Я — ваша мать, Владыка, а также супруга плотника.
— А теперь?
— О! Теперь… вы должно быть действительно Бог, чтобы принять улыбки моей сияние… теперь Я воистину ДЕВА.
Усыпите меня еще глубже… Теперь я… я — то, что вам будет угодно. Не спрашивайте, вы ведь прекрасно знаете, что скажу я все, что вы пожелаете. Я — вам слуга, я…
— Что, Женщина?
— Я — ВОЛЯ БОЖЬЯ[19].
Молчание сказочным золотом наполняет любые сети.
Мириам спит безмятежно.
Маленький Йешуа-бен-Иосиф лежит обнаженный, тихо и неподвижно.
В движениях, криках, пеленках нет никакого смысла или лишь смысл, который им придается, поскольку все будет осмыслено позже, когда вырастет он.
Он — Кумир.
Волхвы объявили свои подношения:
Золото, Царь.
Ладан, Бог.
Мирра, смерть.
Мирра у ног Мириам охладилась.
От ее сна удаляются колокольчиков звон на шеях верблюжьих и кровосос, пролетающий над песком, что словно войлоком кутает их копыта, и колыханье верблюжьих шей.
Фуганок Иосифа, надвигаясь, щитком отметает щепки, подобные рожкам.
Когда волхвы удалились в сторону гор, Дитя-Бог снова заговорил:
— Ты спишь?
— Да, — шепчет очень далекий голос.
— Тебе хорошо?
— Да.
— Тебе хорошо!
— Да! Да!
Улыбки.
— Когда я была живая, я задыхалась в песочной могиле. А теперь мне хорошо. Нет! Я снова живу! Грудь моя… Прикажите мне быстро заснуть, быстрее и глубже…
Я живу, я умираю!
Эмманюэль!
Саван наволочки на глазах.
— Ка… та… лепсия, — произносит она.
Волхвы так далеки, что между нами и временем их — девятнадцать веков.
— Да, засни же ты, наконец!
— Я сплю. Она спит.
Она мертва.
Вам не следует ей доверять.
Да и вообще, здесь ее больше нет.
Она — грязная женщина… та, живая.
Та, что способна сзади пырнуть ножом.
— Ты любишь меня?
— Я не вольна.
Я — ваша воля.
— Она меня любит?
— Да. Беззаветно.
Ай! прикажите мне вытащить руку!
— А Иосиф?
— Если хотите, я убью его, только скажите.
Можете даже не говорить.
Легкий отблеск вашей воли на крохотной пуговке крохотного мандарина, что у вас в голове.
— Получится нехорошо. Я не очень верю. Значит, она не любит его, Иосифа?
— Она его презирает, ведь он очень старый.
Но они все-таки кое-чем занимаются, хотя он и очень старый.
Пусть этим занимаются с ней, ей все равно, какой он: красив или уродлив.
Он не знал меня никогда, меня.
Он знал лишь ту, другую.
С ним она не такая, как с тобой.
Смехотворность старца куда непристойней.
16
Цитата из пьесы У. Шекспира «Цимбелин» (акт II, сц.2): «О sleep, you ape of death, lie dull upon her».
19
Жарри употребляет форму 1 л. ед.ч. двух разных французских глаголов: