Выбрать главу

А значит, был вправе, почти что обязан, не иметь растительности на своем обтекаемом черепе и обритых губах; и, как створки драгоценного триптиха (или же, как более понятно, по его мнению: боковые подушечки в кресле с «ушами») — распускать аккуратно расчесанные бакенбарды цвета слоновой кости.

Итак, Мэтр Жозеб назывался правильно:

— Мэтр Жозеб.

VI

Господин Ракир

Именно в конторе Мэтра Жозеба, точнее в его столовой, начиналось воспитание маленького Эмманюэля.

Первый учитель Эмманюэля — подобен лунному диску.

Он из тех, что предстают единым целым или, лучше сказать, одним большим ореолом.

А венок его, легендарного книжника, — венец Предтечи, который вовсе не украшал им, как Иродиада[24], верхнюю часть головы.

Пурпурный участок, быстро бледнеющий, шеи.

Эмманюэль сам себе предоставил свой юный мозг, — дабы заправить его умом, — in disco[25].

Он — множествен.

Это двенадцать тарелок с двойной каймой зодиакального алфавита.

Наука накатывает отовсюду, без истока и без конца, как Океан, разбиваясь о щит Ахилла[26].

И алфавиты эти могли читаться с буквы любой; сталкивая их и роняя, Эмманюэль низводил их до простоты более краткой.

Класс учителя был античным и черным.

Ученое светило — в час, когда луна и пяденицы проникают в окна, и их стужа желейная плавится и над свечами сгорает, — спускалось с вершины серванта, кафедры застекленной, причаститься интимной беседы.

Формула представления ученика учителю и учителя Господину Богу была несомненно:

— Ессе corpus Domini…

— Domine, non sum dignus…[27]

— Ничего делать не буду.

— После вас, сударь.

Эмманюэль был — на фоне существ слишком тусклых, чтобы услаждать барабанной дробью барабанные перепонки плоти — его единственным слушателем.

По окончании урока он переворачивал на столе, — вокруг двадцати четырех преподавательских зубов широко раскрытого учительского зева, — маленький деревянный домик, установленный на корабле, и из-под рухнувшей крыши ковчега появлялись Ноя чета и всякой домашней твари по паре.

Нотариус, как Демиург, своевольно шеренгами расставлял зверей, отколовшихся — согласно их Нюрнбергской родословной[28] — от туманности елочной ежегодной.

Наглядевшись на всех этих коров и медведей на исключительно прямоугольных подставках — с которых те кренились к земле, то есть к столу, — и наслушавшись, как они падают тихо, поочередно, Эмманюэль получал от него озабоченное распоряжение:

— Животных поставь!

Ибо нотариус приказывал, а не творил.

Катаклизм порождал трехногих чудищ, которых Господин Бог низводил до коленопреклонения, отрывая у них выпирающие конечности, ради их же устойчивости.

И отличительные имена давались им по их пятнам, сколам, особенностям ортопедии и общему виду, что получался в итоге.

Самыми красивыми были ракиры и растроны, значения которых не помнил даже сам Эмманюэль; после них, возможно, — рататромпы, облагороженные почтительным обращением «Господин».

И казались они Господину Богу такими большими, что он — сам же их сотворив, — сильно пугался.

А как-то раз — и вовсе не надуманно.

Как голодный пес, закованный в латы и привязанный к колоколу в заброшенной башне, наводит на жертву ужас оседлости, так ветер — колокольный набат — взревел у дверей нотариуса.

Ветер, наверное, кто ж еще, башмак свой тяжелый, — как в картинках с Полишинелем[29], — с силой протиснул в щель двери, которую перед ним мальчик хотел закрыть.

Но то был не ветер, а посетитель куда более заурядный.

Вот почему у Господина Бога не хватило сил расколоть этот орешек.

То был не Один[30] при двух волках, поскольку явился без свиты вороньей.

Четыре волчины кусали его за пятки[31].

В зале Ковчега он демонстрировал их податливость за гроши.

А чтобы сомнений не возникало, насколько смирение их — результат дрессировки, он тоже перевернул на стол одну коробочку, и по всей скатерти разбежались пастись деревянные звери.

Свирепость рычащих собак, под стать их челюстям, клацала в стороне от бесплотных фаланг ручонки, отделившейся от их хозяина.

Образ зверей, ощетинившихся на его глазах, их липкая шерсть на его ресницах, их рычание комом в горле его, — маленький Эмманюэль еще два дня потом заикался.

вернуться

24

Иродиада (ок.15 до н. э. — после 39 н. э.) — согласно Иосифу Флавию — внучка Ирода Великого. С ее именем Евангелия связывают казнь Иоанна Крестителя. Будучи замужем за своим дядей Иродом и имея от него дочь Саломею, вступила в преступную связь с его сводным братом, Иродом Антипой. Лишь Иоанн Креститель осмелился открыто осудить и проклясть блудницу. Иродиада добилась казни Иоанна (Мат. 14:1 —12; Мар. 6:14–29; Лук. 9:7–9).

вернуться

25

in disco (лат.) — «на блюде». Отрубленная голова Иоанна Крестителя была поднесена Иродиаде на серебряном блюде.

вернуться

26

Ахилл или Ахиллес (др. греч. Αχιλλεύς) — в древнегреческих сказаниях сын смертного Пелея, царя мирмидонян и морской богини Фетиды, храбрейший из героев, предпринявших под предводительством Агамемнона поход против Трои и получивший от матери доспехи, скованные рукой самого Гефеста (Гомер в «Илиаде» описывает его щит как дивное произведение искусства).

вернуться

27

лат. esse corpus domini («это тело Господне») — обращение священника к прихожанину перед причастием: лат. Domine, non sum dignus, ut intres sub tectum meum, sed tantum die verbo et sanabitur anima mea («Господи, я недостоин, чтобы Ты вошёл под кров мой, но скажи только слово, и исцелится душа моя») — ответ паствы хором после причастия.

вернуться

28

Еще с XIV века нюрнбергские кукольники славились по всей Европе своими деревянными и глиняными игрушками. К началу XX века в городе насчитывалось более двухсот игрушечных фабрик. О «нюрнбергских ковчегах» пишет и Анатоль Франс в автобиографической повести «Пьер Нозьер»: «Любимой игрой маленького Пьера была игра во всемирный потоп. Игрушечный Ноев ковчег, новенький, пачкавший пальцы краской, пахнущий смолой, стоял в глубине стола. Перед ним на столе расставлялись попарно фигурки животных. И вот конь и медведь, слон и олень, баран и лисица длинной вереницей направлялись парами к ковчегу, который должен был спасти их от потопа. <…> Короче говоря, вселенная в моем представлении была большим деревянным игрушечным ящиком из Нюрнберга, крышку которого задвигали каждый вечер»…

вернуться

29

Полишинель (фр. Polichinelle) — французское имя персонажа-маски Пульчинеллы (Pulcinella) из итальянской комедии дель арте, который появился во французском ярмарочном театре в XVI в. Неисправимый болтун, он совершенно не умеет хранить секреты — отсюда происходит выражение секрет Полишинеля. После событий 9 термидора во Франции «полишинелями» называли молодых людей, следовавших новой «немыслимой» моде — укороченные рединготы, огромные начесы на голове а-ля собачьи уши.

вернуться

30

Один — старший и высший из богов севера, олицетворение всепроникающей, всеодухотворяющей мировой силы, сотворивший, вместе с Вили и Вэ, вселенную, а с Лодуром и Генером — первых людей. Одина называют Альфадером (Allfather), как наместника Альфадера (всеотца, отца всего) и отца богов, и Вальфадером (Vallfather), т. е. отцом павших на поле брани. Он представляется высоким одноглазым старцем, с длинной бородой и пытливым, выразительным лицом; на каждом плече Одина сидит по ворону (один Хугин, т. е. мысль, другой Мугин, т. е. воспоминание), которые ежедневно облетают мир и затем докладывают Одину обо всем увиденном; у ног его лежат два волка, Гере и Фреке (алчный и жадный), которым он отдает всю пищу, предлагаемую ему в чертогах богов.

вернуться

31

Этот персонаж — дрессировщик волкодавов (фр. chien-loup, досл. «собака-волк») будет задействован позднее, но мальчик уже сейчас предвидит его появление.