Жафар отвлёкся на её речитатив, кивнул:
– Оно самое, лгущее дерево, зимняя потравка. Когда-то давно на свете росло.
– Почему лгущее и почему росло? Его и сейчас полно в горах, – заступилась Ами, проведшая под кроной ледяного бузинника и в развилках кручёных ветвей немало счастливых часов.
– Вообще, оттого, читаю: «...люди принимали за его опавшие плоды – ядовитые шарики камеди. Выделяя их, бузинник избавлялся от ядовитых соков земли, перетерпевшей катастрофу, этот же яд со сладостью камеди используя против насекомых и грызущих кору зверей. Кисти настоящих плодов, назначенные к тому, чтобы их клевали и разносили птицы, не ядовиты».
Ами замотала головой:
– Нет. Ядовитые шарики-бузинки, это слёзы небесного бузинника, пролившиеся на земной. Всегда так считалось... Вашей книге, что ли виднее отсюда, чем нашим старикам?
Жафар не стал спорить:
– А что, эти ягоды действительно синие, как лёд?
Ами, катавшая что-то за щекой, кивнула и выплюнула это в ладонь:
– Смотри: чистый лёд, издалека. Будто ледник на северной стороне горы, цветом – один в один. И типичная бусина, даже вмятинки по бокам. Хорошо, не насквозь! – добавила она и усмехнулась.
Исключительной силы шутка.
Ставшее каменным лицо Жафара показалось Ами проявлением недоверия.
– Думаешь, я вру? Это он самый – ледяной бузинник. Если хочешь знать, мы играли точно такими: «прыгай в небо»! Надо подбрасывать и ртом ловить. Так вот, меня тогда не было, тётка на поле с собой взяла, так что, я врать не буду, что своими глазами видела, но на другой день, когда на двор к ним пришла, мне всё и рассказали. Как было. Мальчишки играли, средний Яна сын, что через три двора от нас жил, он бузинку на земле нашёл, ей играл. Высоко подбросил, выше других, выиграл, значит. Но поймал и – умер! Вот именно, умер! А ты мне не веришь. У бузинника скорлупа – кремень, но если и незаметная трещинка – всё, хоть бы и высохла ягода, из неё через сто лет яд не выветрится!
Жафар протянул руку:
– Дай-ка посмотреть...
Едва орешек лёг в его ладонь, она захлопнулась, как шкатулка на пружине, костяшки побелели, ничего себе – посмотреть!
Безразлично, по слогам произнёс:
– Давай поменяемся?
Отвязал гранёную бусину, служившую противовесом на поясном кошельке:
– Золотая. Согласна?
Ами пожала плечами:
– Бери. Как будто я торгуюсь. А зачем тебе?
– Врагов буду травить. А тебе зачем?
– Жафар... Чего непонятного? У нас все девчонки с собой носили. Когда в горы одна идёшь, разве можно без бузинки? Вдруг нежить – лешаки, дэвы горные?.. Знаешь, сколько их в горах? А какие они страшные: два клыка вверх торчат, два вниз, а губ нет совсем! Ноздри вывернутые, чуткие. Когда ночной ветер с долины в горы летит, они принюхиваются и знают, в каком доме, сколько человек, и что за люди! Года не проходит, чтоб кто-то из девушек не пропала совсем!
– Бузинка для вас амулет?
– Жафар, – с упрёком протянула Ами, – ну, какой амулет? Последнее средство. Надёжное, – твёрдо добавила она, сжав маленький кулак и легонько стукнув по колену непонятливого Жафара.
Фаду рассказывала, щурясь, глядя сквозь него в мираж детства, зыбкий, тысячекратно преломляемый мираж.
– Это беда, знаешь. Горской семье потерять жену, а особенно дочь. Мало почему-то дочерей. Кого знаю, и двух в семье не бывает. На том перевале как раз, где чаще всего девушки пропадали, с другой стороны живут пять да ещё поодаль столько же крепких домохозяйств. Восемь сыновей у кузнеца, трое и дочь у его брата. У дровосека – одиннадцать, а дочки нет и одной! И с этой стороны лесник живёт у него взрослые сыновья, так они даже и не поженились. Не на ком!
– И самые злые лешаки гнездятся на этом перевале?
– Точно! Жутко злые! Какими девушек находили, горные дэвы ведь – звери, жутче зверей, лучше и не знать, и не говорить! Страшно ходить в лес... – Ами понизила голос до бесцветного шёпота. – А вдруг хуже, вдруг... яфарг? Со страху и ледяной бузинник раскусишь!
– Чем же страшнее яфарг?
Ами всплеснула руками:
– Скажешь тоже! Куда как страшней...
Начав торопливый, сбивчивый пересказ детских баек, Ами оборвала себя:
– Ой, да что я, в самом деле! Как будто ты не понимаешь! Скажи ещё, что сам не боишься яфаргов хоть чуть-чуть!
И обратно унеслась мыслью в горы, горские будни:
– Бывало, вечером, когда заморозков ещё и не ждали, а они – раз и бабах! Туча Синей Бузы пришла! Она и посреди лета приходит! Все – айда за хворостом! Для сада, деревья окуривать, укутывать грядки. А ночь уже вот-вот… И туча ещё… Всё гудит от ветра… Ну, и ты со всеми, бузинку за щеку и пошла! Не так страшно. Как отец меня увозил, я только бузинку и вспомнила схватить! – Ами задумалась. – Да и здесь, когда не спится, покатаешь её во рту, под языком оставишь и заснёшь...
Жафар кивал, глядя себе под ноги. Молча кивал.
3.
– Амистат, расскажи-ка мне... Как именно умер тот мальчишка?
Она рассказала, подтвердив достоверность книги даже в мелочах, и разговор мигом улетел в совсем другую сторону.
– Ами, самоубийство – недопустимая глупость!
У Жафара это вырвалось, без перехода, ни с того, ни с сего.
У Ами тоже:
– Это ещё почему? Своя воля – своя до конца. Что на жизнь, то и на смерть. По-другому не получается. Как говорят у нас про крепкую любовь: гладят пальчиками, держат косточками: до смерти, то есть, люблю, не отпущу.
– Ммм... Ты говоришь, как яфарг!
Ами вздрогнула:
– Что?
– Помнишь, мы узлы рассматривали с тобой в альбоме, ты хотела что-то сплести?
– Ну, да.
– Нить, которая соединяет две готовых тесьмы, она называется «эфа» – яфа, змея. Продел – завязал узел, продел – следующий узел. Ему название – «монета», потому что переходит из рук в руки, объединяет две полосы: смерть и жизнь. Это девиз яфаргов: «Смерть и жизнь назначают цену друг другу».
Шустрая, как птичка, Ами сбегала за альбомом, долго искала нужный раздел в непослушных, глянцевых листах. А вот и он... Да, у каждой нити, каждой полосы и узла есть имя!..
Вернулась к заголовку и скептически, неуверенно спросила:
– Но, кажется... Это слово между жизнью и смертью – «знать», знают цену друг другу?
Жафар засмеялся:
– Верно! Всё верно! Мне просто больше нравится второй вариант!
Они поменялись ролями. Теперь Жафар её расспрашивал, Ами вспоминала, что знали, что выдумывали про ледяной бузинник, легенды и прибаутки, реальные происшествия.
– В горах, на верхних ледниках нет и зверя, ни деревца. Но есть один северный горный отрог, заросший ледяным бузинником. Непроходимый бузинный лес... С этой стороны он принадлежит земле, а на другом краю небу, – Ами указывала взглядом вверх. Там он растёт на круглых, как плоские, шапки облаках… – Она помолчала, глядя в расколотые своды. – А тысячелетнее дерево, Бузинный Кряж, он растёт на самой границе. Это имя его такое – Бузинный Кряж. Иногда он сходит в долину…
Ами надолго замолчала, и Жафар спросил:
– Зачем?
– Справедливости ради. Какими только бабайками не стращают детей, да? Вот и слушай, если что, у нас дети пугают старших Бузинным Кряжем: «Станешь обижать меня, нажалуюсь! Он придёт, и не один!» И это не пустые угрозы! Придёт с севера туча Синей Бузы и заслонит всё небо. Делается темней, чем ночью! Бешеный ветер и страшный холод. Это морозные, вьюжные братья идут впереди неё, усмехаются, хохочут, разминают руки. Рады, что могут погулять, не дожидаясь зимы. У лютых Братьев Холодов широкие мечи в руках, а руки – толщиной с бычью ногу. Они бросаются на людей, протыкают, поднимают над головой и бьют о землю. У яростных Братьев Буранов, у каждого кнут и лассо. Стегают по ногам, ловят петлёй, рывком поднимают над головой и бросают в пропасть. От них не убежишь…