Так продолжалось изо дня в день целый месяц. Весь месяц сон Хашима был беспокойным, он видел дурные сны, кровь бурлила в его жилах, а посреди ночи его ухо улавливало шорох крыльев высоко на столбе под потолком.
В то лето, по всеобщему мнению, молодой Хашим вступил в возраст половой зрелости. Глава племени, да будут благословенны его стада, эту весть шепнул на ушко своей жене, матери Хашима, та — своей матери, а уж она передала её своему мужу, старому Махии. Взял Махия десять золотых шекелей, бирюзовое колечко и два браслета для запястья. Выбрал жирную овцу из стада и направился в небольшую деревню за горами: её жители были очень бедны, а их дочери хороши собой.
Принято было в наших местах: в хорошие дома сначала брали наложницу, а уж потом жену. Считалось, что знатный отец не мог отдать свою дочь тому, кто не доказал свою мужскую силу. Только беременность наложницы убеждала его, что Бог благословляет наследников жениха. И когда наложница уже дохаживала последний месяц беременности, её усаживали на носилки, которые несли двое слуг, и отец жениха шел впереди носилок к дому богача. У входа в знатный дом уже собирался весь его цвет, и отец жениха, откидывая полог паланкина, приглашал всех посмотреть на наложницу и призывал: «Смотрите и убеждайтесь, что Бог дал моему сыну плоды его мужской силы, и если он сделал такое для этой женщины, то не откажет и твоей дочери». А после этого, добавлял: «Так отдай свою дочь моему сыну и будешь радоваться внукам».
Так жена приходила в дом после наложницы, свадьба праздновалась со всей пышностью. Наложница же возвращалась домой скромно и незаметно. Только молодой теперь мог видеть её лицо, развлекаться с ней и любить её.
И если наложница рожала сына своему господину, то его тотчас забирали у неё и отдавали на воспитание пастухам, чтобы не мешал наследнику, между девочками сразу проводили границу различия. Но, по правде говоря, жизнь сыновей наложниц иногда лучше жизни наследников: помнит отец сына наложницы девичью прелесть его матери и свою первую любовь. Он навещает его незаметно, балует и дарит подарки. Ведь наложница всегда хороша собой, её выбирают в бедных селениях, чтобы пробудить мужские инстинкты юноши, а с красотой женщины не поспоришь. А потому сыновья наложниц стройны как кипарисы. Бытует в наших местах поговорка: строен как сын наложницы.
На четвёртый день после своего ухода вернулся старый Махия и с ним девочка тринадцати лет. Узкоплечий подросток со свежей кожей, с созревшей грудью, и богатыми, выкрашенными хиной локонами, подобными каштану. Синева её глаз так глубока, что издали можно ошибиться и принять их за чёрные.
В тот день не пошел Хашим с анхором на пастбище. Мать что-то шепнула ему на ухо и вышла из дома, за ней дом покинули остальные обитатели. Хашим остался один, он сидел на ступеньках крыльца и вглядывался в аллею кипарисов, устремлённых своими копьями-кронами в небеса, анхор сидел на пальце его руки.
Не прошло и нескольких секунд, как анхор увидел небольшую девочку, которая приближалась к ним по аллее. Хашим впился в неё глазами и не смел шевельнуться, но анхор чувствовал, как дрожал палец, на котором он сидел.
Девочка приблизилась и остановилась перед подростком. Оба молчали. До тех пор, пока Хашим не сказал: «Это мой анхор».
Она медленно склонила голову и её щеки запылали огнём.
«Если ты захочешь, он сядет на твою руку» — сказал Хашим.
Она не ответила. Только протянула руку. Анхор взлетел и сел на палец протянутой руки. Он чувствовал, что и этот палец дрожит. Она продолжала молчать. Анхор смотрел на неё своими круглыми глазами, желтыми, как светлый янтарь. Он видел вблизи глубокую синеву её глаз между каштановыми локонами, спадавшими на щеки.
Хашим встал. Она сделала несколько шагов по ступенькам. Анхор взлетел и кружил над их головами, пока они молча поднимались по лестнице и входили в дом.
В доме были открыты все двери. Вдруг она прижала руки к сердцу и побежала. Хашим побежал за ней. Анхор полетел над ними. Так, в молчании они пробегали комнату за комнатой; её локоны развевались, Хашим бежал следом, но не тянул руку, чтобы схватить её, пока не добежали до его комнаты. Анхор видел, что сегодня комната выглядела иначе. В неё внесли низкие лежанки и покрыли светлыми коврами.
Быстрым движением Хашим повернулся на каблуках и поспешно запер дверь. Нетерпеливо вернулся, схватил девочку в объятия и поцеловал в губы. Анхор ударил крыльями, сидя на высоком столбе под потолком. Оттуда он видел, как она увернулась от объятий Хашима и подняла голову кверху. Её лицо побледнело, глаза сузились и казались чёрными; её ресницы дрожали, будто хотели своими движениями потушить то чёрное пламя, которое зажглось в глазах. Хашим снова обнял её и повалил на низкую лежанку, покрытую ковром. Его пальцы скользили по её телу до тех пор, пока не высвободили из платья её грудь.