Эйнджел весь напрягся. Синди рассказывала эту отнюдь не безобидную историю с ледяным спокойствием, и ее голос был таким ровным, что казался бесстрастным.
— Куда он отвез тебя? — хрипло спросил Эйнджел.
— Ехали мы долго, и тряска в душном багажнике вконец измотала меня. Когда машина остановилась, он выпустил меня и затолкал в какой-то старый дом. Похоже, раньше там была ферма, но окрестности уже заросли мелким кустарником. Очевидно, там много лет никто не жил по соседству. Парень сказал, что мы созданы друг для друга и нам нужно провести какое-то время вместе.
— Как долго он не выпускал тебя? — спросил Эйнджел, внезапно обнаружив, что что-то в горле мешает ему говорить.
— Шесть дней. Вроде бы не так уж долго, но это показалось мне вечностью.
— Могу себе представить. — Эйнджел сочувственно кивнул.
Она ведь сначала и представить себе не могла, сколько пробудет заложницей и что было на уме у этого негодяя.
— В первую ночь никто из нас не сомкнул глаз, — продолжала Синди. — Он не… приставал ко мне, просто твердил без конца, что мы созданы друг для друга и что эта поездка даст мне шанс осознать это по-настоящему. Я пыталась спорить, убеждала, просила, умоляла его. Наконец, грозила заявить в полицию. Говорила, что он должен отвезти меня домой или обратно в город, обещая, что ни единой живой душе не расскажу о его поступке. Но он оказался на редкость терпелив…
— Терпелив?! — вскипел Эйнджел.
— Вот именно. Даже никогда не повысил на меня голос. Воспользовавшись случаем, я попросилась в туалет и, подняв жалюзи, сбежала через окно. Он пустился в погоню и…
— И что? — побелев, спросил Эйнджел.
— Во дворе дома стоял металлический транспортный контейнер. Он запирался на тяжелый висячий замок.
— Так он тебя запер в этот железный гроб?!
— Он ведь продолжал учиться в университете. И каждый день уезжал туда на машине, запирая меня в контейнере с пищей, матрацем и… ведром. Днем было очень жарко, но, к счастью, над контейнером росли деревья и их густая листва предохраняла его от перегрева. Кроме того, парень высверлил несколько отверстий по бокам. Он твердил, что я буду там сидеть до тех пор, пока не осознаю, что мы с ним созданы друг для друга. Все-таки тяжело было сидеть целый день в кромешной тьме, за исключением крошечных лучиков света, пробивавшихся через маленькие дырочки.
Приподнявшись от волнения, Эйнджел судорожно сглотнул и задумался.
— Он приносил мне розы, — смутившись, сказала Синди. — Красные розы. Каждый день. Никогда не забуду их аромат. Готовил обед, а потом забирал меня в дом, где мы вместе ужинали, а благоухающий букет с розами стоял на столе. Это было так странно… Вообще, он был болен. Сейчас он на лечении в психиатрической больнице.
Лучшее место для такого ублюдка, подумал Эйнджел. И самое надежное. Больной тот или нет, но если когда-нибудь он попадется ему на глаза, то едва ли удастся удержать себя от соблазна разбить ему физиономию…
— До самой ночи он не сводил с меня глаз, — сказала Синди. — А потом очень вежливо просил лечь в постель вместе с ним… Когда я отказывалась, он печально качал головой и отводил меня обратно в контейнер. Однажды ночью я сказала ему «да» в надежде на то, что смогу обмануть его как-нибудь и забрать ключи от его машины. В общем, удрать. Я так измучилась, что даже готова была переспать с ним, а потом дождаться, пока он заснет и потихоньку улизнуть. Когда мы оказались в постели, я поняла, что не смогу пройти через такое унижение и оттолкнула его. Это был единственный раз, когда он по-настоящему разозлился. Раздетой он потащил меня в контейнер и… на следующий день не оставил мне никакой еды, когда уехал в университет.
Эйнджел с трудом размял затекшие пальцы, борясь с приступом тошноты.
— Как ты сумела выпутаться?
— Бабушка заявила в полицию о моей пропаже, — ответила Синди, — а подруги рассказали полицейским, что со мной происходило. И, слава Богу, полиция все восприняла всерьез. Парня вызвали на допрос, а потом проследили за ним, когда тот уезжал из университета. За ним вели наблюдение до того самого момента, когда он стал отпирать контейнер…
Наступила тишина. Эйнджел пошевелился, не в силах сдержать волнение.
— Что же произошло дальше?
— Полицейские были, естественно, вооружены. А у парня оказался нож. Заметив, что его выследили, он закричал, что убьет меня, если только кто-нибудь попытается забрать меня у него. И он мог бы это сделать… Полицейские не осмелились приблизиться. Тогда он заперся вместе со мной в контейнере и мы провели там несколько часов. Через просверленные дырочки он наблюдал за тем, что происходит снаружи.
Эйнджел закрыл глаза, представив ужасную сцену, вынести которую у него не было сил. Он с трудом отогнал от себя мрачные мысли.
— Наверное, ты ненавидишь небольшие замкнутые помещения вроде лифта? — спросил он. — Это было бы вполне понятно.
— Да уж, лифт — не самое любимое для меня место, — хрипло ответила Синди. — К тому времени я уже поняла, что парень тронулся. В конце концов я солгала ему. Сказала, что поняла, как люблю его, и что он целиком убедил меня, и что мы принадлежим друг другу. Я сказала, что хочу выйти за него замуж. И немедленно. Если я выйду замуж, сказала я, то не смогу свидетельствовать против него, а полиция не сможет задержать его. Так что мы с ним останемся вместе… навсегда.
— Но ведь это неправда, не так ли? Неужели этот мерзавец все-таки поверил? — Эйнджел недоверчиво покосился в ее сторону.
— Конечно, неправда, но он поверил, — усмехнулась Синди. — Думаю, ему хотелось верить в то, что я люблю его. Он потребовал священника. К нему послали переодетого полицейского с пасторским белым воротничком. Потом его схватили и все было кончено.
— Вот почему тебе понадобилось обратиться к психотерапевту, — догадался Эйнджел.
— Да… И поначалу доктор Сантон помог мне. Я была в таком состоянии, что даже боялась одна переходить улицу. Ни о каком лифте не могло быть и речи. Месяцами я спала, не выключая в комнате свет. Оставаясь где-нибудь наедине с мужчиной — даже врачом, я места себе не находила. Вместе со мной на прием к психотерапевту ходила бабушка, и так продолжалось до тех пор, пока я не стала доверять Сантону настолько, что могла обойтись и без нее…
— А потом этот тип предал тебя…
— В его кабинете мы встречались несколько месяцев. Его я считала моей спасительной соломинкой в своей жизни. Потом постепенно он начал брать меня за руку, утверждая, что мне надо привыкнуть к обычным прикосновениям. Начал прикасаться к моей шее, моему лицу… Мне это не нравилось, но он был столь убедителен… Я думала, что мне надо привыкнуть, что это — необходимая составная часть лечения.
Эйнджел опять почти неслышно выругался.
— Когда он начал дотрагиваться… до других мест, я поначалу не могла в это поверить. Я возмутилась, а он начал твердить, что у меня серьезная болезнь на почве нарушения психики — фригидность. К счастью, у меня хватило здравого смысла, чтобы понять намерения этого псевдоврача. Я поняла, что он ведет грязную игру.
— Если бы ты даже согласилась, все равно это считалось бы насилием.
— Знаю, но…
— Ты решила никому не рассказывать об этом, не просила поддержки, поскольку боялась унижения.
— Что-то в этом роде, — согласилась Синди, и ее голос перешел на шепот.
— Все, от кого ты так или иначе зависела или на кого рассчитывала, покинули тебя. Тогда тебе было всего семнадцать-восемнадцать лет. В столь юном возрасте еще не время считать себя взрослой. Ты боишься даже намека на какие-либо отношения — вот почему ты шарахалась от меня, как от огня, стоило мне приблизиться к тебе. Знаешь, когда жена моего брата сидела вместе со мной у его постели, то мы старались всеми силами поддержать друг друга. А когда приехала моя мать, то мы обнялись и расплакались.