– Пошла прогуляться к реке. У меня в дороге как-то резко живот прихватило, решил зайти домой. Ну, сама понимаешь.
– А сейчас зачем в машину? – с подозрением спросила Элен.
– В аптечку хотел залезть, за но-шпой, но ее там не оказалось.
– Пойдем, я тебе дам.
Костя выдохнул, радуясь, что все обошлось. Пока они возвращались к дому, он быстро набрал сообщение Кристине с просьбой прийти.
– Мам, ты только Кристину не расспрашивай, зачем она сюда приехала. Ей неудобно будет.
– Конечно, не волнуйся.
Вместе они прошли на кухню, где Элен обычно хранила лекарства.
– Надо же, кончились, – произнесла она, посмотрев аптечку. – Сейчас в кабинете гляну.
– Да не надо, мне уже лучше, – Костя хотел ее остановить, но Элен уже повернула ручку двери.
На долю секунды воцарилась пауза. Элен увидела, а Костя вспомнил. Папка с документами из среднего ящика осталась лежать на столе. Медленно мать повернулась к нему: лицо побледнело и исказилось злостью.
– Что это?
– Твой кабинет, – Костя попытался сохранить невозмутимость.
– Что это на столе?
– Не знаю. Это же твой кабинет.
Губы Элен, густо накрашенные темно-бордовой помадой, скривились, так что морщины стали видны очень явственно.
– Ты рылся у меня в кабинете?
– Нет, – спокойно ответил Костя.
– Ты специально приехал, когда меня нет, чтобы рыться в моем кабинете? – вспышка начиналась. Одна из тех, что пугали Костю еще в детстве.
– Нет! – уже резче ответил он.
– Зачем ты врешь? Зачем ты опять врешь? Рассказывай! – истерика в голосе.
– А то что? – в Косте тоже начала просыпаться злость. – Полицию вызовешь? Это же так ударит по твоему образу идеальной дамы. Вижу заголовки: директор музея обвинила сына в воровстве.
– Костя, прекрати! Просто объясни мне, что ты здесь искал.
– Я ничего здесь не искал! – он решил, что нападение – лучшая защита. – Ты сама, наверняка, забыла убрать папку в стол, а теперь обвиняешь меня.
– А откуда ты вообще знаешь, что она должна быть в столе?
– А где еще? Мама, ну правда, не сходи с ума, – Костя попытался ее успокоить. – Я вообще не заходил в твой кабинет. Зачем?
Элен опустилась на кресло, обхватила голову руками и быстро заговорила.
– Я знаю, что ты мне врешь. Ты опять врешь! Тебе что-то нужно, еще что-то разрушить, и ты врываешься в мой дом, пытаешься это найти. Для чего? Чтобы снова замарать все в грязи? Ты по-другому не можешь, ты постоянно все пачкаешь, – ее голос из тихого становился все громче и злее. – Как в семь лет, когда писался в постель, а я должна была за тобой убирать ночью.
Ярость внутри вспыхнула и заполнила собой все.
– А почему? – закричал Костя. – Почему? Потому что ты приволокла меня в эту дыру, где мне даже поговорить было не с кем! Да то, что я не остался психом на всю жизнь, только моя заслуга. Ты сделала все, чтобы из нормального человека, которым я мог быть во Франции, превратить меня в слабоумного!
– Да лучше б я тебя не рожала! – Элен вновь вскочила со стула. – Неженка! Сколько пришлось пережить твоему прапрадеду! И какие великие книги он писал. А ты! Только всю дрянь вытягиваешь из людей!
Костя зло рассмеялся:
– Да ты мне просто завидуешь! Наследница великого писателя: ты двух слов связать на бумаге не можешь!
Элен схватила стоящую на столе тяжелую декоративную подставку для канцтоваров и швырнула ее в сына. Она попала ниже короткого рукава футболки. Острый угол больно поранил кожу. Выступила кровь. Костя с ненавистью посмотрел на мать и, ни слова не говоря, выбежал на улицу. На крыльце он чуть не столкнулся с Кристиной.
– Поехали, – резко сказал он, и, схватив девушку за руку, повел к машине. – Нам здесь больше делать нечего.
Кристина молча забралась в «БМВ». Это было одно из качеств, которое Костя в ней ценил: знать, когда вопросы нужно оставить при себе и просто сделать то, что говорят.
Ничего не объясняя, Костя быстро выехал с территории усадьбы на проселочную дорогу. Дождь уже начался и становился все сильнее. Дворники работали непрерывно, чтобы водителю было хоть что-то видно. Рука болела, но злости было еще больше. «Почему? Почему так?» – билось в голове у Кости. Почему у него такая мать? За что она его ненавидит? Сколько бы он ни старался, чего бы ни добился в жизни, он всегда будет плохим. Да, возможно, сегодня он и неправ, и у нее есть повод злиться. Но, если бы она разговаривала нормально, если бы она вообще была нормальной, он мог просто рассказать ей, что нужна помощь. Что обнаружил в рукописи нечто необычное и хотел поискать в имении черновики романа, про которые раньше не слышал. Может, даже и искать бы ничего не пришлось, просто спросил у нее как у нормальной матери. Да даже как у директора музея! Но нет, любой его вопрос на тему прапрадеда всегда воспринимался как осквернение святого. Вот и сейчас, сколько же злобы было в ней! Разве можно так ненавидеть сына?