– Да как-то не до того было, – признался парень в ответ.
Глаза Михаила Сергеевича блеснули.
– А ты посмотри потом, Саш, ладно? Очень мне интересно все же. Ты пойми, это ведь непросто, – мужчина понизил голос. – Бессмертному покончить с собой – это весьма непросто, понимаешь меня?
Алекс понимающе кивнул. В сидевшем рядом с ним главном враче этой престижной клиники тоже текла кровь бессмертного. Слабая, не жившая века и тысячелетия, но все же родственная.
За окнами уже стояла глубокая ночь. Они не успели уехать в срок. Влад звонил. Алекс выложил ему все, как есть.
– Оставайся с ним, пока это будет необходимо. Потом чтобы сразу явился ко мне. Нам есть, что обсудить.
Голос в трубке звучал бесстрастно, почти буднично, однако Алекса это не успокаивало. Едва на том конце раздались гудки, он убрал телефон и принялся ходить взад и вперед по коридору. Медсестра, смотрящая за порядком в отделении, недовольно поджимала губы, но молчала, следя глазами за беспокойным посетителем.
Как только Германа перевезли из операционной в палату реанимации, его брат сразу же отправился следом. Сел на стул рядом с постелью и так и просидел до утра почти без движения, то засыпая ненадолго, то снова бодрствуя. Когда же Герман открыл глаза, Алекс сначала не нашелся, что сказать. Брат же покосился на него и слабым голосом произнес всего одно слово:
– Ты…?
– А ты рассчитывал увидеть кого-то другого? Может, апостола Петра?
– Самоубийцы не попадают в рай, дружище, – сказав это, Герман улыбнулся одними уголками губ, затем скосил глаза на свои перебинтованные руки, не в силах поднять головы.
Повязки закрывали их от локтей и до самых запястий, сквозь множество слоев проступали бурые пятна.
– Странно, – хрипло проговорил неудавшийся самоубийца, – они не должны было зарасти.
– Они и не заросли, – с ноткой досады в голосе ответил младший брат. – Пришлось срезать то, что ты прижег, чтобы регенерация могла произойти. Наш добрый доктор три часа возился в операционной один.
– Ювелирная работа, – Герман усмехнулся, будто ничуть не огорченный тем, что его намерение уйти из жизни осталось неосуществленным.
– К тому же, – прибавил Алекс, – в тебя влили столько донорской крови, сколько я никогда в жизни не видел, чтобы кто-то употреблял.
Парень на кровати на пару секунд затих, словно прислушиваясь к себе, затем произнес:
– И все же, этого мало…
По голосу было слышно, что Герман чувствует себя хуже некуда.
– Подожди, сейчас я найду еще.
Ставить себе новую капельницу больной не позволил. Вместо этого он по обыкновению просто прокусил мешок и залпом осушил его. Тяжело выдохнув, Герман откинул в сторону опустевший пакет, и бессильно повалился на подушки. Приборы вокруг него тихонечко попискивали, и это раздражало.
– Скажи Михаилу, пусть уберут всю эту херню. Этот писк и трубки сводят меня с ума.
– Нельзя, – подумав, Алекс прибавил: – Пока нельзя. Ты поспи немного. Тебе нужно побыстрее прийти в себя.
Старший брат не спорил. Он просто молча прикрыл глаза. Алекс вышел, чтобы не мешать ему. Он так и не решился сказать, что пока Герман был без сознания, ему звонила Кристина.
«Ты сделала, что могла».
Во время этого недолгого телефонного разговора Алекс сжимал свободную руку в кулак так, что коротко стриженые ногти оставили потом на ладони кровяные полумесяцы. Поэтому когда знакомая рыжая шевелюра замаячила в коридоре в паре десятков метров от него, сдержаться было невозможно.
Она действительно походила на солнце и так же, как и дневное светило, обожгла Алекса своей яростью и желанием все исправить. Он отпустил девушку, отступил и пошел прочь. У него еще были дела и поважнее. Где-то в петербургской резиденции своего младшего сына ожидал для серьезного разговора Владислав Мареш.
– Входи, – послышался спокойный голос, и вращающееся кресло с высокой спинкой развернулось так, что Алекс смог увидеть говорившего.
По обыкновению слегка склонив голову и глядя в пол, младший из Марешей зашел в кабинет. Ноги в дорогих ботинках тихо ступали по густому ворсу ковра. Несмотря на то, что за окнами уже наступил новый день, здесь, в этой богато обставленной комнате все еще царил сумрак ушедшей ночи. Тяжелые шторы были плотно задернуты, не позволяя тусклому зимнему свету пробиться внутрь. Только пламя камина, горевшего поодаль, отбрасывало блики на дубовый паркет.
По другую сторону стола, за которым восседал Влад Мареш, не было ни кресла, ни стула для визитера, и поэтому Алекс так и остался стоять на мягком ковре, почтенно склонив голову.