Он зашагал через лужайку, неся под мышкой Джорджа, а Эдварда волоча за руку. В доме (то есть вне поля зрения Джулии) рев сменился хныканьем, но Хью неумолимо шел вперед. В детской он подтолкнул каждого к своей кроватке.
— Стыд и срам! — сказал он с возмущением, хотя всем сердцем жаждал обнять их и простить.
Близнецы дружно уперлись взглядом в пол.
— Сидите здесь, думайте над своим поведением и исправляйтесь, а минут через десять я, быть может, позволю вам выйти и попросить у мамы прощения. Тогда начнем все сначала.
Теперь так же дружно они сунули в рот по пальцу.
— И ни шагу за порог без разрешения! Ждите моего сигнала.
Он спустился в сад, где обеспокоенно ожидала Джулия.
— Я им сказал, что выпущу, когда они хорошенько подумают над своим поведением, — минут так через десять. Это даст нам шанс кое-что обсудить. Во-первых, прости…
— Не извиняйся, — перебила Джулия.
На ней были джинсы и розовая трикотажная рубашка, которые Хью помнил еще с первого свидания. И очки.
— Мне безумно хотелось вернуться, — признался он.
— Правда? — Джулия устремила на него взгляд огромных, увеличенных толстыми линзами глаз.
— Ты не думай, не только из-за мальчиков. Мы с тобой друг другу подходим и вроде всегда ладили.
Усевшись в кресло, стоявшее самую малость в отдалении (Хью задался вопросом, что тут важнее, «в отдалении» или «самую малость»), Джулия обеими руками приподняла волосы и позволила им выскользнуть — гладко, волной. Она так ничего и не сказала.
— Мне в самом деле очень жаль, — продолжал он. — Не потому, что мои несчастья и чувства были надуманными. Для меня они были реальны. Были. Теперь это уже несущественно. Все как-то… перемололось, что ли. Это хорошо, жаль только, что тебе пришлось перемалывать все вместе со мной.
— Твое последнее письмо…
— Оно еще из той, несчастной, эры. Надеюсь, ты его сожгла?
— Что-то вроде того. Ты писал его всерьез?
— Думаю, уже нет, скорее по привычке. Знаешь, что странно? Сейчас я бы не мог написать ничего подобного, если бы даже и постарался. Шелуха свалилась, осталось главное: я люблю тебя и, если позволишь, вернусь домой.
Наступило долгое молчание. Хью ждал, затаив дыхание.
— Как я могу не позволить? — наконец сказала Джулия. — Я и сама через многое прошла. Было время, когда ничего к тебе не чувствовала, кроме злости. Думала, что сыта по горло уже навсегда. И знаешь что? Боюсь, если что-то в этом роде повторится, дороги назад уже не будет.
— Понимаю.
— Ты, конечно, хочешь знать, с кем я была в ресторане. С Робом Шиннером. — Хью встрепенулся, и она быстро добавила: — Это был нудный вечер. Видимо, из меня никогда не выйдет авантюристки… — Она метнула на него быстрый взгляд. — Но даже не думай беззастенчиво этим пользоваться! Не принимай как должное, что у тебя верная жена. И еще: хотя бы попробуй примириться с тем, что отныне главный вклад в семейный бюджет вношу я. Это очень важный момент. Я хочу, чтобы наш брак продолжался, но не вынесу вечных упреков в том, что все равно невозможно изменить.
— Их и не будет, — сказал Хью, глядя себе под ноги.
— Папа! Папа! Десять минут прошло! — раздалось из окна детской. — Можно нам в сад?
— Можно им в сад? — спросила Джулия.
— Сперва давай покончим с этой темой. У меня есть свой важный момент. Ты уверена, что понимаешь, что я люблю тебя? Уверена, что сама меня любишь?
— Пап, ну пожалуйста! Пап, мы уже совсем хорошие! Ну, папуля! Мы больше не будем! Можно нам в сад?
— Джулия!
— Да, я уверена.
— Уфф! — Хью повернулся к дому. — Можно!
— Звонила Вивьен Пеннимэн, потому что ей позвонили из гольф-клуба. У них там намечается вечер в техасском стиле, и нужен массовик-затейник.
— Неужели! — рассеянно произнес Хью.
— И еще, один приятель Роба задумал серию передач на тему социальных табу. Он хочет знать, как ты к этому относишься.
Визжа, как поросята, в дверь наперегонки ворвались близнецы.
— Теперь, когда я снова дома и времени мне не занимать, давай-ка избавимся от Сэнди. — Он пошел навстречу Джорджу и Эдварду. — Избавимся от вашей няни. А, что скажете? От синей тети с жирными волосами?
Кейт лежала на постели в комнате Сони (проведи она тут хоть сто лет, это помещение так и осталось бы для нее «комнатой Сони»). Мэнсфилд-Хаус, чуть не в полном составе, отправился в бассейн, и неудивительно — день выдался на редкость знойный. Ни единое движение воздуха не шевелило сетчатые занавески. В окно доносилось жужжание бесчисленных насекомых и ленивый птичий пересвист.