— Притворство?!
— Ты не живешь, — продолжала Джосс, сама себе поражаясь, — а играешь в жизнь день за днем.
Наступило молчание. Кейт поднялась из кресла и медленно прошла мимо Джосс к окну. Она стояла и смотрела в него очень-очень долго (по крайней мере так показалось), потом вернулась на свое место и заговорила иначе, бесстрастным и бесцветным голосом:
— Часто ты встречалась с Джеймсом?
— Ни разу. Ни с ним, ни с дядей Леонардом, ни с мисс Бачелор.
— Тогда откуда все это? Раньше ты не умела так излагать.
— Пришлось научиться. — Джосс перевела дух. — Весь месяц я вела календарь. Разграфила кусок картона на двадцать восемь квадратиков, по числу дней, и каждый вечер один заштриховывала. Сегодня как раз месяц, как я здесь. Видишь ли, я дала себе слово, что целый месяц буду только с тобой, здесь в Осни, а к Джерико не подойду и не заговорю с Джеймсом или Леонардом даже по телефону. Слово я сдержала, а теперь мне пора.
— Почему?! — Кейт уткнулась лицом в ладони и повторила шепотом: — Ну почему?
— То, что там, больше похоже на семью.
— Из-за Джеймса?
Джосс долго молчала, но потом ответила:
— Там моя комната и все вещи. — Однако это была лишь часть правды.
— Я просто не могу поверить!
— Может, вернемся вместе? — с нажимом спросила Джосс.
— Ну уж нет!
— Почему? Джеймс тебя, конечно, примет…
— Я не желаю возвращаться туда! Я наконец свободна! Ради этого все и затевалось. Я думала, ты понимаешь. Думала, что за месяц, пока мы были вместе и ты держалась иначе, так мирно и славно… я думала, что ты на моей стороне, что ты переняла мой взгляд на вещи…
— Нет, — перебила Джосс. — Я по-прежнему считаю, что ты спятила.
Вонзив ногти в ладони, Кейт приказала себе не доводить дело до ссоры.
— А ты бы осталась, будь у нас другое жилье? Которое тебе больше по нраву? Можем подыскать его вместе!
Сердце Джосс стеснилось. Она предвидела все, кроме уступчивости.
— Нет! — отрезала она, крепче вцепившись в спинку стула.
— Вот, значит, как? Единственное место в мире, где ты соизволила бы со мной ужиться, — это вилла Ричмонд? Даже при условии, что я там несчастлива?
— А я должна уживаться с тобой здесь, где несчастлива я? У меня есть такое же право выбора, как и у тебя.
— Нет, не такое же! Ты еще ребенок, — возразила Кейт без былой уверенности.
— Это мы уже проходили, — усмехнулась Джосс.
— Дело в Марке, да?
— Нет, не в Марке, — со вздохом ответила она.
— Он тебе не нравится, вот ты и…
— По-моему, это дрянь человек, но дело не в этом. Я уже объяснила причину.
Кейт снова поднялась, надломленная и несчастная, и это зрелище вызвало в Джосс волну раскаяния.
— Ты уходишь потому, что я недостаточно мать, чтобы ты могла чувствовать себя со мной как дома.
Джосс промолчала. Ей хотелось сказать что-нибудь теплое, ласковое, но любые слова прозвучали бы как извинение, а извинившись, она совершила бы роковую ошибку. Поставила бы точку на том, что затеяла. Опустив глаза на ковер, подделку под турецкий, она принялась считать лепестки у центрального цветка.
— Ах, Джосси… Джосси… — потерянно произнесла Кейт.
Девять лепестков, десять лепестков. Отчаянно хотелось попросить прощения за ненамеренную жестокость. Одиннадцать лепестков, двенадцать…
— Что такое есть у Джеймса, чего нет у меня?
Спасительный гнев, вспыхнув, бесследно выжег раскаяние. Джосс вскочила, перевернув стул.
— Он никого ни к чему не принуждает, ясно?! Он даже ни о чем не просит! Ни меня не просил и, между прочим, ни тебя!!!
С этим она выбежала из комнаты и по неосвещенной лестнице бросилась к выходу на улицу. Из-за прикрытой двери в заднюю часть дома несся рев последней фаворитки мистера Уинтропа, Пегги Ли: «Куда подевались златые денечки, куда подевались цветы и вино?» Открыв дверь, Джосс мстительно захлопнула ее за собой с такой силой, что Пегги Л и подавилась словами, а мистер Уинтроп выполз из своей берлоги и, задрав голову, начал осыпать Кейт проклятиями.
Джосс совсем упустила из виду Хью. Заплатив таксисту и свалив вещи в кучу у двери виллы Ричмонд (любимое одеяло на самом верху), она позвонила, ни минуты не сомневаясь, что откроет Джеймс, а она, выпалив: «А вот и я»! — будет ждать его решения. Однако за дверью оказался Хью в голубой рубашке и белых джинсах. Переполненная отвращением, Джосс подумала, что Джеймс никогда, ни за что не надел бы белые джинсы — только не белые в таком-то возрасте.
— Боже правый! — воскликнул Хью вместо приветствия.