— Кокетка!
— Нет, я не…
— Слушай, он же тебя бросил, — перебил Роб. — И непохоже, что вернется — по крайней мере не заговаривает об этом. Ты что, так и будешь жить монашенкой, пока он не соизволит принять решение?
Чтобы не отвечать, Джулия поднесла к губам стакан.
— Я разведен, ты брошена, — безжалостно продолжал он. — Мы свободны и вправе поступать, как считаем нужным. Совместный ужин только поднимет тебя в собственных глазах…
Вот что послужило толчком, подумала Джулия, прижимаясь горящим лбом к стеклу. Последняя фраза Роба. Подняться в собственных глазах было просто необходимо, ведь за последние недели ее самооценка ухнула дальше некуда. Теперь это была скорее самообесценка, как у тех несчастных, с которыми она беседовала в Мэнсфилд-Хаусе и которые говорили примерно одно и то же (что для нее, между прочим, было тогда темным лесом): если тебя снова и снова унижают и обижают, постепенно начинаешь проникаться мыслью, что ничего лучшего и не заслуживаешь, что это и есть твоя планида. Ее случай по сути своей не отличался ничем: постепенно она прониклась мыслью, что Хью во всем прав и что она самим своим подходом, самим присутствием в его жизни наносила ему вред, а потому в ответе за его теперешнее состояние духа. Но так ли это?
Выпрямившись, Джулия нахмурилась на темный цветник. Что, в конце концов, такого она сделала Хью? Сочувствовала, Поддерживала, доказывала, что способна прокормить семью. Ни словом не упрекнула за то, как он опозорился тогда в Ковентри на открытии супермаркета. Короче, лезла вон из кожи, чтобы облегчить ему ситуацию. Разве она не заслужила, чтобы ее хотя бы дружески потрепали по плечу?
— Если бы так повел себя мужчина, — сказала она, рассуждая вслух, — да хоть тот же Хью! Если бы он совершил для меня все то, что я для него, я назвала бы его «мой герой». А вот женщину за такое никто не назовет «моя героиня». Раз так, буду подбирать крупицы похвал хотя бы от постороннего.
Она вернулась к креслу и подняла письмо за края, как символическую бумажную тарелку для объедков, отнесла на кухню и выбросила в мусорное ведро вместе с содержимым. Написала резкую записку Сэнди с требованием, чтобы к ее возвращению кухня была убрана по всем правилам, и оставила на видном месте. Завтра она сама поднимет Джорджа и Эдварда, за завтраком не позволит им свинячить, а потом поедет на работу, где скажет Робу Шиннеру, что с удовольствием… нет, с большим удовольствием принимает его предложение поужинать.
Лежа на кровати, Джеймс перечитывал записки Босуэлла об экспедиции доктора Джонсона в нагорья Шотландии. Эти двое только что отужинали в замке Инверари. Во время ужина хозяйка, герцогиня, обходилась с Босуэллом крайне пренебрежительно, а перед Джонсоном заискивала. Читать было интересно, да и вообще Джеймс уже давно (все последние месяцы) не был в таком ладу с самим собой. День прошел более чем удовлетворительно, а когда он вернулся домой, то нашел на кухне Джосс — она жарила сосиски под очень громкую рок-музыку.
— Привет, — сказала она, не поднимая глаз от сковородки.
— Джосс!
Она что-то пробормотала, но все потерялось в реве музыки. Когда Джеймс выключил приемник, тишина обрушилась на кухню стотонным пластом.
— Приехала в гости? На ужин?
— Нет, насовсем.
— Как это насовсем?!
— Чтобы снова тут жить, — пояснила Джосс, нервно переворачивая сосиски туда и обратно.
— Вы с Кейт поругались?
— Я там не прижилась.
Обойдя стол, Джеймс приблизился к Джосс и положил руки ей на плечи. Они напряглись под его ладонями, но тут же расслабились.
— Наверное, не следовало бы в этом признаваться, но я ужасно рад. Ужасно, ужасно рад, что ты снова с нами!
— Я тоже, — буркнула она, переворачивая сосиски как заведенная.
— А каковы правила? По скольку дней ты будешь здесь и в Осни?
— Никакого Осни! Мы с мамой будем видеться, как раньше, но жить я у нее больше не стану. — Оставив наконец в покое сосиски, она отвернулась к раковине. — Я ей предложила вернуться со мной, но она пока не согласна.
— Не совсем так, — сказал Джеймс после короткого молчания.
Джосс метнула в его сторону быстрый взгляд:
— А как?
— Думаю, все кончено.
— Что кончено?
— Я тоже просил Кейт вернуться, когда она приезжала за тобой. Она недвусмысленно дала мне понять, что этого не будет, и с того дня я учусь — пытаюсь учиться — жить без всякой надежды на ее возвращение.
— Иисусе!
Дверь в сад так и оставалась открытой. Снаружи затюкало, зашаркало — и в проеме появился темный силуэт Леонарда.