Мне не пришлось, есть запрещённых груш,
Я, крошками дешёвенькой помады,
Познал всю прелесть девственности душ.
* * *
Шут был допущен к телу Королевы,
Поймите состояние шута,
Когда все чувства при нормальном деле,
Лишь чувство мудрости выходит не спеша.
Шут тащит жизнь на уровне героя,
Как не обласкан шут, он, всё же, шут,
Хоть милостью придворной и дарован,
Всё ж милость – чувство, а не власти атрибут.
Но шут взял в руки власть, взял неумело,
Палате царской суть смешливости придав,
А много ли шутов на свете смелых,
Кто мог бы миром править, не познав,
Что управлять, не строить на подмостках,
Своей гримасой настроение других,
Не в меру счастлив шут, но счастье – броско,
Зависит от властителей иных.
Переменилась милость на опалу,
Опальный шут язвит не по годам,
Набравшись мудрости, он всем шутам, на славу,
К придворной жизни тягу преподал.
И сколько бы шутов не мерить властью,
Суть власти смехотворна без шутов,
Вся сила человека в высшей страсти,
Где нет навязанных, из золота, оков.
* * *
Мне надоело жить, мне надоело жить,
Поверьте, люди, надоело,
Я не могу убить, в себе убить,
Того, что в сердце наболело.
Она всегда и радостна, и горестна она,
Меня томит и мучает созвездие божества,
Я жизнь свою, не думая, отдал бы за неё,
Вы скажете, − безумец он, а я люблю её.
Красой своей несказанной меня обворожит,
И где-то в мире сказочном, злодей её в лягушку превратит,
Возьму я лук и натяну стрелу своей печали,
Пускай она к тебе летит, в неведомые дали.
И вот нашёл тебя в болоте, ты, словно божество,
Стрелу мою держав умолкла и мне глядишь в лицо:
«Спаси, спаси меня, царевич, я пленница того,
Кто прячет жизнь свою иголке, что спрятано в яйцо».
Сразился я с Кощеем и змея одолел,
Ты мне дала всё то, чтоб верить, чтоб я не оробел,
Я весь в огне пылающем, я весь от счастья пьян,
Тебя и мир от зла избавил я,
И горе и печали разлучали нас не раз,
Быть может, есть предел всему, но сказке нет конца.
Мне так охота жить, мне так охота жить,
Поверьте, люди мне, поверьте,
Любовь свою вернул, она теперь со мной,
Вы верьте в сказки, верьте.
В них много есть добра, того, что иногда
Нам просто не хватает,
Давайте ж свою жизнь, мы в сказку превратим,
Ведь это вдохновляет.
Я весь в огне пылающем, я весь от счастья пьян,
Тебя и мир от зла избавил я,
И горе и печали разлучали нас не раз,
Быть может, есть предел всему, но сказке нет конца.
* * *
Мне приснился чудный сон, я в нём рыбак,
И несёт меня от берега волна,
И за то, чтобы поймать кита,
Я полжизни отдал бы, наверняка.
Я плыву в открытом океане,
Ветер подгоняет паруса,
Видно сон мой дерзкое желание,
Риск в нём есть лишь только для кита.
Вот на горизонте вспыхнул яркий блеск,
Что ж фортуна-подружка не подвела,
Ну, иди ко мне, иди, морской наглец,
Я стрельну в тебя из гарпуна.
Мы сразились с ним в кровавой схватке,
Шторм тому был яростный судья,
Ваши карты биты кит, тяните лапки,
Я сегодня торжествую победу, я.
Не скупится на фантазии мой сон,
Вот ролями поменялись мы, я – кит,
Целится в меня железным гарпуном,
Тот, кто под прицелом был моим.
Я гребу ногами и руками,
Боже мой, ведь есть ещё и хвост,
Но печален факт, кит не потянет,
Воз, который впился и прирос.
Мораль сей песни такова,
Рыбак, оставь, пожалуйста, кита в покое,
Ведь в океане в изобилии водится килька.
* * *
Мне Бог не дал забыться в тишине,
Своих лучей не золотить колосья,
И до безумия безумием оброс я,
Когда волчонком бегал при луне.
Наградой лес мне был, покрытый полумраком,
В его трущобах душу я точил,
И понятый правдивостью могил,
Я был людьми умершими богатый.
Волчицу встретил я, чернее чёрной тьмы,
Мы звёзды своим воем доставали,
Нас обезумевшими люди называли,
Когда клыками их дразнили мы.
Охота на волков, охота на людей,
И там и тут награды будет мало,
Волчицу пуля выстрелом достала,
На радость обезумевших стрелков.
И долго над могилами людей,
Волк выл, к луне, мольбой животного взывая,
Не будет мира среди хищников-людей,
Луна их души губит, отвергая.
* * *
Я дикой тварью обернуться бы желал,
Чтобы не зреть всей дикости двуногих,
Я отношусь к плеяде тех немногих,