Обручального кольца у нее на пальце не было. С этой стороны его ничего не ждет.
Она не стала дожидаться формальностей. Взяла его за руку и повела внутрь дома. В холле пахло свежеиспеченным хлебом и розмарином. Он никогда не определял отношение Лоры к занавескам: из соображений дипломатии она всегда держалась нейтрально. Возможно, это она открыла их сегодня, в честь своего отца.
— Фин, поверить не могу, что это ты! — Но радость исчезла с ее лица. — О, дорогой! Ты слышал, да?
Он снял шляпу. Ему не нужно было искать крючок. Это был единственный дом в мире, где он мог, не глядя, вешать шляпу, зная, что она не упадет. Забавная мысль.
— Да, — сказал он. — Мне так жаль. Я прочитал об этом только вчера. Иначе приехал бы раньше. — Насколько убедительным было это заявление, он понятия не имел. "Я не приехал бы, будь он жив, но приехал бы в любой момент его смерти, знай я об этом". Да, это должно утешить ее.
Но кажется, это замечание ее не огорчило.
— Все произошло так внезапно, — тихо произнесла она. — Апоплексический удар, как сказали. Но во сне. Я утешаю себя мыслью, что он даже не проснулся.
— Да. Конечно. — Насколько Фин знал, они всегда просыпаются от этого. От этой мысли во рту у него остался горький привкус. Он знал о мгновении, когда в возбужденном мозгу возникает ярость, — привычка, приобретенная так быстро, что теперь она казалась врожденной. Его тело побуждало его кинуться к своим друзьям, а разум высмеивал полный надежды рассказ девушки, добавляя мрачную правду. Он не стал бы так думать тут. Это было бы богохульством.
Она смотрела на него в ожидании, ее карие глаза светились любопытством, которое он не знал, как удовлетворить. Останься он, выбери другой путь, у них теперь уже были бы дети. Он не стал льстить себе этой мыслью; она была очень нежна с ним, и ему понравилось бы сделать ее счастливой, только частично, потому что это сделало бы ее отца его отцом. Ему следовало бы чувствовать нечто большее, чем это оцепенение. Ему следовало бы сказать что-нибудь более важное.
Но легкая беседа часто не давалась ему. Ему нужно бы накопить несколько приемлемых анекдотов. Прочистив горло, он вернулся к этикету:
— Я глубоко сожалею о вашей потере, мисс Шелдрейк. Я приехал, чтобы выразить соболезнование вам и вашей… — Его внезапно поразило, что он не знает, жива ли еще миссис Шелдрейк.
Эта мысль вызвала у него и другую мысль. Он понятия не имеет ни о чем, что касается их. В этом свете имеет ли хоть какое-то значение, что он знает, куда вешать шляпу?
— И маме, — закончила за него Лора и улыбнулась, как будто заметила его опасение, и ей доставило скромное удовольствие успокоить его. Она всегда была добросердечной, но наивной. Ей не следовало бы открывать дверь незнакомцу. Кто-нибудь может схватить ее за горло и втолкнуть в дом, подальше от глаз прохожих. Ничто в коридоре не защитило бы ее. Ее убили бы прямо здесь, где она стоит, в мгновение ока.
Она продолжала щебетать:
— Она будет так рада видеть Тебя, Фин. Она ушла на рынок…
Он провел рукой по глазам, по волосам; она следила взглядом за его движением, и он понял, что это очень невоспитанно.
— …но она скоро вернется, — закончила она, когда он опустил руку и стиснул пальцы за спиной. — Ты ведь останешься, правда?
Передний холл, казалось, сомкнулся вокруг него. Он никогда не ломал вещей, он мог ходить на цыпочках, если нужно; но здесь он чувствовал себя слишком большим, неуравновешенным, порывистым. Его локоть касался перил лестницы, а подолом плаща он провел по вазе, полной зонтов; эти простые домашние касания загнали его в угол.
— С радостью, — сказал он.
Она снова улыбнулась; она понятия не имела, что он лжет.
Но он-то знал. Теперь он видел, очень отчетливо, насколько глубоко все это вошло в него. Если кто-нибудь не знает, жива женщина или мертва, то приятно узнать, что с ней все хорошо. Однако это не решает главную проблему. Он должен был уже знать. Он просто не позаботился о том, чтобы узнать.
— Как давно, — пробормотала Лора и вздрогнула, как бы пробуждаясь. — Идем, — пригласила она и протянула ему руку.
Она вела себя так, будто они старые друзья, улыбалась так по-доброму, но она уже давно совсем не знает его; неизвестно откуда, у него появилось параноидальное убеждение, что если он возьмет ее пальцы, то какая-то мрачная сила заставит его сломать их, просто чтобы узнать, сколько силы потребуется, чтобы заставить ее закричать. "Не улыбайся, — сказал бы он. — Посмотри, кто я".
Он сделал шаг назад, подальше от нее, в зонты. Они загремели в вазе, и ее рука заколебалась; она протянула, руку мимо него, чтобы поправить одну ручку зонта так, как будто именно это и собиралась сделать. Но это было неудачное притворство, и она это знала. Лора опустила голову, покраснела и отвернулась.