Кое-что выяснилось на первом же обеде вместе с Дашей. Мы устроились в просторной столовой за отдельным столиком. Помещение блистало чистотой. На стенах красовались советские рельефы, на колхозную тематику, столь милые сердцу здешнего дизайнера. В углу висел телевизор, шли новости, но их никто не смотрел.
Кормежка здесь была не в пример приличнее той, к которой я привыкла на прежнем месте. Меню включало фрукты и мороженое.
Даша клевала всего понемногу.
— Берегу фигуру, — сообщила она.
Фигуру? Беречь-то уже нечего! Будь она моей дочерью (старовата она для этого, но допустим на секунду), я бы сразу отправила ее к врачу. Так ведь и копытца недолго отбросить — от истощения!
— Ты говорила про какую-то таксу, — напомнила я.
— Да, здесь ведь есть разные товарищи, — усмехнулась Даша. — Кое-кто на последнем издыхании, а кто-то просто лег на плановый осмотр. Первым наплевать на тебя, им бы протянуть еще недолго, а вот вторые — совсем другое дело! Услуги, разумеется, вознаграждаются и очень щедро…
— То есть Борицкий это поощряет?
— А чего он может сделать? — искренне удивилась Даша. — Нанять старух для ухода за пациентами — так те другое себе местечко найдут, поприятнее! Конкурентов-то много! Нет — поощрять он ничего не поощряет, но и не препятствует. Главное, чтобы это в глаза не бросалось! Подарки медсестре ведь любой сделать может, а за что она их получает, никого не касается.
— А как же «Этический кодекс»? — строго вопросила я. — Статья № 11: «Интимные отношения с пациентом медицинской этикой осуждаются»!
Даша вытаращила глаза и едва не подавилась яблоком, услышав от меня столь объемистую цитату. Существование какого-то кодекса помимо уголовного, похоже, было для нее новостью.
— Говорят, один старикан у нас даже загнулся от этого самого! — продолжила она. — Точно, правда, не скажу, но слухи долго ходили. Одна газета пыталась тогда сунуть сюда нос по этому поводу, но парнишку, который про это вздумал писать, крепко побили ночью в парадном, так что он от этой затеи отказался, — поведала Даша.
— Это «Аякс» устроил? — изумилась я.
— Нет, не думаю! Скорее всего, родственники старикана, он из партийных был боссов, только вот не припомню — какая партия… Вообще тут помнить многое не следует. Я вот с тобой болтаю, — она вдруг помрачнела, уставившись на меня сильно подведенными глазками, — а ты, может, тоже потом в какую-нибудь газету все это продашь, и меня вышвырнут отсюда!
— Не бойся! — успокоила я. — Я с газетами имею дело, только когда в уборной туалетной бумаги не оказывается.
Она усмехнулась:
— Ну да, вообще-то здесь серьезная проверка для всех поступающих. То есть когда устраиваешься, они о тебе узнают все — больше чем ты сама сказать способна. Наводят справки, где только можно. Я как-то посмотрела свое досье в центральном компьютере — понятия не имела, что на меня столько документов существует! Но вообще эта информация закрыта даже для самих сотрудников — просто я крутила шуры-муры с секретарем из архива, вот и получила доступ… Сперва думала зацепиться за кого-нибудь из администрации, но это, знаешь, вещь не такая надежная, как кажется! И потом — у них почти у всех есть семьи…
— А Меркулов? — похолодела я.
— Нет, этот холостой, но себе на уме — к нему не подберешься так просто! Многие пытались! А ты что, глаз на него положила?
— Нет, просто спросила…
Не люблю обсуждать с посторонними людьми свою личную жизнь, но пока я здесь никого не знаю, отталкивать эту девицу не следовало. Простота ее, которая, как говорит старая пословица, хуже воровства, в данном случае мне на руку. Надо разузнать побольше об «Аяксе».
Беззаботная собеседница продолжала радостно щебетать:
— Был еще такой случай! — сказала она, обкусывая ровными белыми зубками, как у кролика, уже истончившийся до крайности яблочный остов. — Притащили к нам мужчину с почечным отеком. Вроде какая-то крупная шишка. Не знаю, чем он там точно заведовал, но, видно, врача у него в штате не было — иначе его бы к нам раньше привезли, когда еще все только началось. Это ведь сразу видно — веки первыми отекают. А мужика доставили, когда тот уже совсем плох был. Да он и сам из тех, знаешь, кто к врачу не обращается, пока не почувствует, что загибается. Словом, запущенный случай! Но мы его на ноги поставили. Я им занималась — грелки, клизмы… Как только получше себя почувствовал, начались ухаживания. Я ему говорю, вам лежать надо — или хроником станете… Что ты думаешь, уговорил меня греть ему поясницу! «Вы, — говорит, — легкая! Вреда от этого быть не может!»
— И?.. — спросила я.