Когда материала было собрано достаточно, мы перешли к непосредственному созданию фильма об архитектуре города. А мы решили сделать именно фильм. На мне были картинки, на Даше – текст. Перед тем, как в первый раз привести ее в свою комнату, я сменил ее фотографии на отснятые в городе. А еще поразила реакция одноклассницы на мой дом, точнее отсутствие какой бы то ни было реакции. Огляделась – и только.
В процессе работы мы много разговаривали, касаясь различных тем. Единственное, о чем Степкина не распространялась – это ее семья. Правда, она поведала, что мама ее была сиротой, родила ее рано. Кто отец, Даша не знала, а сейчас жила с отчимом. Когда ее мама умерла от рака мозга, он не отдал падчерицу в детдом, а великодушно взял над ней опеку, за что Даша была ему безмерно благодарна. Вот только теплоты в голосе я не услышал, что навело на мысль, что там не все так гладко.
Я, в свою очередь, рассказывал о городах, в которых жил, и школах, в которых учился. Она слушала внимательно, задавала уточняющие вопросы, иногда делала какие-то комментарии. Даша, вообще, оказалась довольно интересной личностью. И я все больше убеждался в том, что камера, вроде бы бездушный предмет, оказалась намного проницательней меня. Как будто она имела способность разглядеть сущность человека. Ведь если бы не фотографии, я на Дашу вообще никакого внимания бы не обратил.
А еще она очень понравилась маме. Может, тем, что просила поделиться рецептами каких-то блюд. Для меня-то все это было обычно. Я всегда так питался, а Даша очень ярко реагировала на мамины кулинарные творения. А та и рада была стараться: каждый раз готовила что-нибудь новое. Пару раз мама пыталась дать Даше еды с собой, но та категорически отказывалась. Смущалась, извинялась, но отказывалась.
Вскоре я вновь выгнал Маринку к Дане, так как двух часов в день для общения со Степкиной, мне стало не хватать. Присоединялся к ней за обедом, подходил на переменах. Мне нравилось наблюдать, как Даша постепенно оживает. Сама она, наверно, этого не замечала, но я-то видел, что ее улыбка стала шире, глаза ярче. Вместе с этим и я становился смелее, начал прикасаться к ней. Поначалу Даша смущалась, отстранялась, отдергивала руку. Я не напирал – приручал постепенно.
И вот – мы уже спокойно обнимаемся на прощанье. Ну как спокойно? Лично у меня сердце колотится, хочется сгрести ее в охапку и зацеловать до умопомрачения, а, может, и не только. Но дальше поцелуя в щеку она продвинуться не позволила.
- Даш, ты мне нравишься, - решился я однажды, - Давай встречаться.
Она же тяжело вздохнула, опустила глаза и покачала головой. Я знал, что тоже ей нравлюсь и ее отказ связан не со мной, но о его причинах она упорно молчала. А во мне росла уверенность, что все из-за отчима. Она его боялась, хоть и пыталась скрыть это. Но на это указывало и то, как она вцеплялась в меня на прощанье, и то, что не позволяла провожать ее и даже звонить. Я много раз просил ее открыться, но безрезультатно.
Проект готов и сдан, и, вроде бы, причин встречаться нет, но продолжаем это делать. Мне было мало быть просто ее другом, но большего она дать не могла, а я не был готов на меньшее.
Глава 4
А потом мне позвонили и обрадовали, что Дашин портрет занял третье место, и нам с ней надлежало явиться на вручение к трем часам в эту субботу. Когда я сказал об этом Даше, она побледнела и сказала, что не сможет. Ее не отпустят. Жаль, конечно, было терять приз, но и подставлять подругу я не собирался. Однако в субботу утром она заявила, что пойдет, вот только домой возвращаться до этого времени ей не желательно. И мы пошли ко мне.
Чтобы как-то скоротать время, я попросил ее позировать мне.
- У тебя и так много моих фотографий, - смущаясь, улыбнулась Даша.
- То – случайные фотографии, исподтишка. А я хочу поработать с тобой.
Она согласилась. Мы спустились в студию. Я фотал ее как одержимый. Мне все было мало. Ее смущение, удивление, радость – все было таким настоящим, наполненным смыслом. Увлекшись работой, я чуть не пропустил время, когда следовало выйти из дома.
- Мы не опоздаем? – с усмешкой напомнила Даша, и я очнулся.