Граф наклонился и осторожно коснулся губами ее рта. И тут же понял, что не сможет устоять перед искушением.
Дыхание Эммы было теплым и легким. Уже не осознавая, что делает, Киллоран развязал белую ленточку, погрузил пальцы в копну рыжих волос и отдался нахлынувшим чувствам.
Эмма не выразила ни протеста, ни желания ответить. Она просто откинулась на спину и смотрела на склонившегося над ней Киллорана. Хватило этого нарочитого самообладания ненадолго — через минуту Эмма уже застонала.
Последний раз, сказал он себе, снимая с нее платье. Эмма уже расстегивала его камзол, затем рубашку… Киллоран даже не обратил внимания на боль в плече, когда Эмма сорвала ее. Он вообще не осознавал, что она делает, пока не почувствовал вдруг, как Эмма застыла в его руках.
Он знал, что рана еще не до конца зажила. Шрам был ужасный — красный воспаленный рубец, ведь пулю пришлось доставать.
— Он тебя тогда ранил, — прошептала Эмма. — А я и не поняла…
— Обычная царапина, — он прикрыл шрам ладонью.
Эмма встала на колени, и Киллоран залюбовался ее прекрасным телом.
— Ты мне ничего не сказал… — она чуть не плакала. — Так вот почему ты ушел… Тебя ранили, и ты не хотел, чтобы я узнала об этом. Не хотел, чтобы пожалела…
— Да что ты, в самом деле! — уж этого Киллоран точно не мог допустить. — С чего ты взяла, что, если бы Дарнли промахнулся, я поступил бы иначе? И вообще, если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, ты сейчас же встанешь и уйдешь! У меня-то его, похоже, нет…
Киллоран не договорил, потому что Эмма наклонилась и поцеловала его. Их губы слились, и граф понял, что этот поцелуй не прервет никакая сила.
И он уже ничего не мог поделать с собой, ибо разум словно оглох, ослеп и онемел, а тело, наоборот, готово было торжествовать.
Ему нужна была Эмма — на этой кровати, в этом доме, на его земле…
Казалось, прошла вечность, прежде чем дыхание его снова выровнялось. Эмма замерла, прижавшись лицом к его груди. Ее запах — аромат лаванды и роз — растворялся в свежем, как сама весна, воздухе Ирландии. В окно лился лунный свет. Все было прекрасно.
Киллоран провел рукой по ее волосам. Эмма подняла голову и взглянула в зеленые глаза:
— Ты действительно хочешь, чтобы я ушла?
На мгновение его рука замерла.
— Сие было бы самым разумным.
— Это не ответ. Ты хочешь, чтобы я ушла?
— У меня совсем не осталось денег. Мне негде жить, кроме этого печального дома… Да и сам я — бессердечный негодяй, которому нет дела ни до кого и ни до чего.
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Муж из меня получится хуже некуда. Вся наша жизнь будет связана с этим поместьем — никаких развлечений. Большую часть времени я буду проводить с лошадьми, а ты одного за другим рожать детей…
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
— Нет, — ответил наконец Киллоран и крепко прижал Эмму к себе.
Эпилог
1785 , Ирландия
— Папа! — требовательный возглас эхом разнесся по всему дому.
Киллоран едва успел войти и сейчас снимал в прихожей сапоги. Он чувствовал приятную усталость и удовлетворение, как всегда, когда возвращался со своего конного завода. Впрочем, его старшую дочь Летицию сейчас интересовало совсем не это.
— Что ты хочешь мне сказать, детка? — он погладил девочку по спутанной копне медно-рыжих волос. В мать она пошла не только волосами — для своих девяти лет Летиция была очень высокой.
— Мама сказала, что она скоро сойдет с ума. И я, кстати, тоже. Близнецы ссорятся весь день напролет, у малыша режутся зубки, а Колин играла с моей лучшей куклой — той самой, которую мне прислала из Лондона леди Селдейн, — голос Летиции звенел от возмущения. — И к чему, скажи на милость, маме столько детей, а мне братьев и сестер? — она воззрилась на отца в ожидании ответа.
— Чтобы жизнь не казалась вам скучной, — улыбнулся Киллоран и направился к лестнице.
Сверху доносились детские вопли, сквозь которые время от времени прорывался негодующий голос Эммы. Граф рассмеялся и обернулся к старшей дочери:
— А у нас новый жеребенок.
— Дейлили ожеребилась? — Летиция расцвела улыбкой и тут же нахмурилась: — И ты мне не сказал?
— Как не сказал? Вот только что.
На верхней площадке появилась Эмма. На руках у нее был ребенок. Малыш горько плакал, но, увидев отца, заулыбался прямо сквозь слезы.
— И что только заставило меня выйти за тебя замуж? — графиня Киллоран явно не спешила разделить счастье своего младшего сына.
— Полагаю, ты хотела получить титул, — предположил граф.
— Нечего мне тут улыбаться, — Эмма решительно сунула ему в руки малыша — Нужно было мне выйти за Натаниэля… За эти десять лет у них с Барбарой родилось всего двое детишек — такие спокойные, такие благовоспитанные. Живут люди в свое удовольствие… А что получила я?
— Очевидно, ты получила то, что хотела, — Киллоран пожал плечами. — А где наши слуги?
— У Нэнни болят зубы. Шэрон и Бриджет пошли в церковь, а кухарка — на кухне, где ей и положено быть.
— Все ясно. Ну что же, моя радость, если у нас так много детей, почему бы нам не избавиться от некоторых?
Томас, положив голову на отцовское плечо, сосал большой палец. Колин застыла на пороге комнаты, которую делила со старшей сестрой. На лице у девочки, слышавшей этот вопрос, мелькнуло недоумение. Близнецы Мэри и Рон в кои-то веки замолчали и воззрились не друг на друга, а на родителей.
Эмма переводила взгляд с одного своего ребенка на другого, и в ее карих глазах замелькали искорки смеха.
— Нет! Оставляем всех. Я люблю этих маленьких разбойников, хотя время от времени они сводят меня с ума. Давай дадим им еще один шанс!
— Ну что же, я не возражаю, — согласился Киллоран. — Если, конечно, ты не предпочтешь отправить их на конюшни.
— Для этого мы еще малы, — вздохнул Рон. — А то бы мы с удовольствием. Правда, Мэри?
Сестра кивнула.
— Пожалуй, верно, — Киллоран сделал вид, что задумался. — Но вас ведь можно отдать кому-нибудь в обучение. Скажем, лудильщикам.
— Если нас отдать в обучение, вам придется платить за это деньги, — заметила рассудительная Колин.
— Тогда просто выставим их из дома? — Киллоран повернулся к жене.
— Да ты не способен выставить из дома даже никого из собак, — фыркнула Летиция. — Всем известно, что у тебя самое доброе сердце во всей Ирландии, папа.
— Боюсь, найдутся такие, кто с тобой не согласится, — усмехнулся Киллоран. — Ладно, если уж я не способен быть с вами строгим, может быть, это удастся вашей матери.
— Маловероятно, — Эмма притянула к себе близнецов. — Нет ничего хуже, детки, чем раскаявшийся негодяй. Жизнь с таким человеком — сплошное несчастье.
— Это наш папа, да? Раскаявшийся негодяй? Я тоже буду таким, — Рон всегда и во всем старался подражать отцу. — И ты, Мэри?
Киллоран, словно в ужасе, закатил глаза.
— Знаете что, дети? Идите на конюшню и попросите Билли показать вам нового жеребенка. А ваша мать пока получит передышку на четверть часа, — граф передал Томаса Летиции.
— Передышку на четверть часа? Неслыханная милость, — хмыкнула Эмма, но дети уже сбегали по лестнице.
В доме наступила полная тишина, и это было удивительно.
— Что, любовь моя, слишком много детей? — шепнул Киллоран жене.
— Да нет, — она удивленно подняла брови.
— Значит, слишком много Ирландии? Мы не выбирались никуда уже целых десять лет.
— Тоже нет.
— А как начет твоего мужа — раскаявшегося негодяя? Не устала от него?
— У меня лучший муж в мире, — Эмма расплылась в улыбке.
— Тогда будем надеяться, что Билли удастся задержать детишек подольше, чем на четверть часа, — Киллоран показал жене глазами на спальню.
Ответом ему стала соблазнительная улыбка.