- единая структура древних мифов практически всех народов;
- влияние ближайших звезд на солнечную активность;
- наличие астроизотерических культов у древних народов с вышеупомянутыми и другими звездами;
- необъяснимая с современной технической точки зрения технология построения пирамид и Мегалитов древних;
- необъяснимые факты попыток древних остановить технический прогресс как причину бед и катаклизмов планетарного масштаба.
Я считаю, что как-то пролить свет на эти вопросы могут результаты экспериментов, которые проводились в ИКЭМ СО АМН СССР в лаборатории Данчакова В.М. и в Институте математики СО АН СССР в лаборатории Дятлова В.Л. в 1986-1990 г.г.
В лабораторию Данчакова В.М. я был принят инженером для обеспечения технического развития приборов, на которых работал сейчас хорошо известный в "научно-изотерических" кругах астроном Николай Александрович Козырев. К ноябрю 1986 года Владимир Михайлович Данчаков в основном закончил изготовление второго, усовершенствованного варианта несимметричных весов Козырева, в которых стояла моя электроника, обеспечивающая автоматическую работу основного элемента - несимметричного маятника. Но, увы, прибор не работал, как надо. Владимир Михайлович часто болел, отвлекался на организационные проблемы. Сам прибор был у него дома, поэтому заниматься отладкой своего электронного блока я не мог. В начале 1987 года наша лаборатория переехала в просторные помещения вивария, Данчаков лег в больницу, и поэтому Весы Козырева переехали в институт. Данчаков разрешил мне заняться запуском Весов. Летом 1987 года Весы заработали. В этот же день я приехал к Владимиру Михайловичу в больницу, зная, что его это обрадует. В тот вечер он плохо себя чувствовал, за несколько дней до этого у него был очередной кризис, и поэтому он случал меня внимательно, но без радости. На следующий день он умер.
Я остался один на один с Весами.
Это был очень чуткий инструмент. Мне было понятно, что он реагирует на все, чего не замечал я сам. Я помнил беседы с Владимиром Михайловичем, когда он говорил, что первый вариант Весов, менее чувствительный, следил своей стрелкой за солнечным зайчиком в комнате, по-разному реагировал на приходивших гостей, реагировал на запуск реактивного двигателя в аэропорту Толмачево, регистрировал промышленные взрывы в Кузбассе, воспринимал землетрясения в Аргентине. Учитывая все это, Данчаков сделал в новых Весах очень массивный корпус, весивший порядка сорока килограмм, сами Весы стояли на амортизаторе и войлочной прокладке, это притом, что стрелка Весов весила 25 грамм! Весы Козырева в исполнении Данчакова "чувствовали" все, что угодно.
Анализируя все факторы, я пришел к выводу, что нужна дополнительная экранировка от промышленной (точнее, техногенной) вибрации, а так же от локальных температурных аномалий. Но, с учетом того, что информационные потоки Козырева, которые он называл плотность потока времени, имеют свойство течь по поверхности предметов (это легче представить, если вспомнить явление сверхтекучести, только наоборот), а мы ставили своей целью изучение планетных и атмосферных явлений, поэтому опускать Весы в глубокую шахту (которой не было) мы не могли. Нужна была комната на верхних этажах здания, но... без вибрации! Вывод был один - необходимо поставить Весы на амортизатор, который применили Майкельсон и Морли в своих знаменитых экспериментах в конце девятнадцатого века, пытаясь обнаружить эфирный ветер. Это - массивная гранитная плита, которая плавала в ванне с ртутью. Что называется "скромно, но со вкусом". Кроме этого, я узнал, из чего состоит сорокакилограммовый корпус Весов: это... бетонная урна! Каким желанием познать неизвестное нужно обладать, что бы ночью донести сорокакилограммовую бетонную урну больному старому человеку! Арматура и бетон урны вносили такую неравномерность, что учесть эти погрешности было невозможно.
Для меня с ужасом прояснилась только одна мысль - нужно создавать новые весы, желательно в заводских условиях, для обеспечения необходимой точности, которую руками не возможно обеспечить. Кроме этого, необходимо создать практически идеальный амортизатор, который по затратам мог стоить больше, чем сам прибор. Справедливости ради нужно сказать, что экспериментаторы из лаборатории пленочной электромеханики (ПЭ), которой руководил Вячеслав Лукич Дятлов, предложили очень простой и удивительно эффективный способ амортизации, но это было позже и не решало основной проблемы.
В конце 1987 года наша лаборатория переехала в Институт математики. Было решено попытаться повысить точность измерительного моста Уитсона, с помощью которого Н. А. Козырев совместно с В.В. Насоновым производил на 50-дюймовом рефлекторе Крымской астрофизической обсерватории (КрАО) весной и осенью 1978 года астрономические измерения. Мост Уитсона я не видоизменял, а подобрал резисторы с точностью до 0,2%. Кроме этого, чтобы уйти от постоянного тока, который своим протеканием при разности потенциалов в 60В вносил нагреванием резисторов значительные случайные ошибки, я применил генератор с точностью настройки частоты 0,1% и селективный усилитель с такими же параметрами.
Зная на горьком опыте цену высокой чувствительности, я с помощью сотрудников лаборатории ПЭ предпринял все известные мне способы экранировок и устранения ошибок. Не вдаваясь в тонкости описания по существу стандартного прибора, известного в электронике более ста лет, я получил после двух лет тарировки прибор с чувствительностью на два порядка выше, чем описанный у Н. А. Козырева. После того, как прибор был создан и опробован, было решено провести эксперименты на том же самом телескопе в КрАО. В ноябре 1988 года вместе с руководителем проекта кандидатом физ. - мат. наук Егановой Ириной Аршавировной и еще одним сотрудником мы прибыли в КрАО. Но нас постигла неудача - пробыв десять дней, ни одну ночь нам не удалось поработать из-за облаков.
Вернувшись в Новосибирск, я продолжал безостановочные измерения собственных шумов моста, которые плавно флуктуировали в одном направлении в течение рабочего дня. И однажды вечером, я увидел, что перо графопостроителя подошло к нижнему краю бумаги. До конца прохода бумаги оставалось по времени минут двадцать, до конца рабочего дня - полчаса. Не хотелось и лист останавливать, и выключать прибор было жалко. Но и новый лист, рассчитанный на шесть часов работы, не хотелось ставить. Глядя в раздумье на перо графопостроителя, я мысленно попросил его ползти в другую от края сторону. И оно... поползло в обратную сторону. Я, словно под гипнозом, удивленно смотрел на датчик. Приемное окно датчика смотрело в стену, сам я видел только боковую сторону толстого алюминиевого экрана. Практически каждый день в течение двух лет я следил за этим пером, но таких "фокусов" не было. Говорить кому-либо об этом я не стал, испугавшись, что коллеги решат, что у меня от работы "поехала крыша". На следующий день я решил заставить перо "слушать" мои немые команды. Но это не произошло. Сейчас трудно сказать, почему, но я для себя решил, что разница была во внутреннем настрое, во внутреннем порыве. Поскольку наша задача заключалась в моделировании жизненных процессов, и такие эксперименты не поощрялись, даже позже о них своему руководству я не стал говорить. Был еще один раз, когда я смог заставить двигаться перо в противоположном направлении, но с учетом всех попыток процент был явно низкий. Статистики этим экспериментам я не вел. Но именно с помощью такого же измерительного моста Козырев проводил свои эксперименты по регистрации потока времени в звездных процессах! Я понял одну мысль, что МЫСЛЕННЫЕ ПРОЦЕССЫ ЧЕЛОВЕКА ОБЛАДАЮТ ОДИНАКОВОЙ ПРИРОДОЙ С ЭНЕРГЕТИЧЕСКИМИ ПРОЦЕССАМИ, ПРОИСХОДЯЩИМИ В ЗВЁЗДАХ И ПЛАНЕТАХ СОЛНЕЧНОЙ СИСТЕМЫ.
В своей работе "Об исследовании физических свойств времени" Н.А. Козырев отмечает некоторые свойства (13), которые могут помочь в понимании основного вопроса:
- твердые тела экранируют действие процессов;
- присутствует эффект переизлучения. А также действие времени в основном передается поверхностью тела;
Этот важный вывод нужно пояснить. Сам Козырев передавал действие процессов по шлангу или проводу на расстояние до 10 метров. Другими словами, шланг играл роль волновода.