У меня сложилось впечатление, что даже сейчас, на расстоянии, Макар имеет власть над моим разумом. В голове звучит его хриплый голос:
«Оль, у нас с тобой, как всегда, два варианта…»
Может, я сбрендила, но мне действительно кажется, что так и есть. Выхода нет. Либо добровольно пускать его в мысли днем, либо он приходит ко мне сам, во сне, ночью.
— Девушка, мы на месте.
Смотрю за окно, на роскошный дом, обнесенный кованым высоким забором, на расчищенную от снега дорожку, вдоль которой уже зажглись фонари.
Благодарю водителя за поездку, подхватываю с сиденья бумажный пакет с подарком и покидаю теплое пространство автомобиля. Переминаясь с ноги на ногу на морозном воздухе, звоню в домофон и захожу на территорию дома, стоит автоматической калитке с громким щелчком отвориться.
На крыльце, в одном лишь платье и туфлях, то и дело пританцовывая от холода, меня уже ждет Мария.
— Привет, — стоит только подняться по ступеням, заключает меня в объятия девушка. — Я так рада, что ты смогла приехать, — улыбается тепло Маша. — Пошли скорее в дом, холодно на улице.
— Не выбегала бы ты раздетой на улицу, грудь застудишь, молоко может перегореть, — мягко улыбаясь, чтобы не обидеть, увещеваю Машу, отдавая ей свое пальто, которое девушка тут же вешает на плечики в шкаф в просторной прихожей.
Стоит переступить порог дома, как в нос сразу ударяет аромат выпечки с ванилью и корицей. Мягкий свет, льющийся с потолка, современный и в то же время уютный, по-домашнему теплый дизайн прихожей. Приглушенные голоса, доносящиеся из гостиной.
— Не буду больше, — с детской непосредственностью обещает в ответ.
Господи, Машка еще сама как ребенок. Юркая, живая, с задорным блеском в чуть раскосых зеленых глазах. Берет меня за руку, и мы оказываемся в большой комнате с двумя белоснежными диванами, расположенными друг напротив друга, мягким ворсистым ковром между ними. Обилие живых растений в декоративных горшках, всяких милых безделушек, потрескивающие в камине дрова — это всё, что я успеваю рассмотреть, пока на меня не налетает вихрь в лице Нины.
— Девочка моя, — всплескивает руками она. — Господи, совсем прозрачная стала. Иди сюда, — прижимает к груди, пока я растерянно моргаю.
— Я тоже очень рада тебя видеть, — обнимаю женщину в ответ, приветливо улыбаясь показавшемуся за ее спиной Павлу Борисовичу.
Дальше меня знакомят с мужем Марии, его родителями и сестрой, которая является крестной малышки. В ожидании, пока допечется мясо, сидим в гостиной под смешные истории с недавней зимней рыбалки мужчин, и я незаметно для себя расслабляюсь. Помогаю накрыть на стол, слушая неугомонную Машку: то о новой коллекции сумочек, то о всех прелестях материнства. Когда неожиданно комнату разрезает громкий детский плач, доносящийся из динамика радионяни, Маша предлагает подняться вместе с ней к малышке.
А потом с неким замиранием сердца смотрю, как молодая мамочка, устроившись в мягком плетеном кресле, кормит малышку и, чуть покачиваясь, напевает колыбельную.
— Я не представляю, как раньше жила без нее, — поддавшись порыву, откровенничает Маша, глядя на младенца с неимоверной нежностью во взгляде. — Хочешь подержать?
Неуверенно киваю и беру крохотный сверток, разглядывая розовощекое детское личико.
— Такая маленькая, — улыбаюсь малышке, нахмурившей грозно бровки и всё еще причмокивающей губками.
Покачивая Лию, хожу по комнате, пока Маша копошится в ванной. Такая крохотная, что у меня дрожат руки от легкой волны трепета. В детской едва уловимо витает ни с чем не сравнимый аромат молока, сливок и сахара. Наверное, это так здорово — быть мамой. Заботиться о маленьком человечке, смотреть, как он растет, радоваться первому зубику, гордиться первым шагом. Быть для кого-то пристанищем, тихой гаванью, где всегда ждет любящий взгляд и теплые материнские руки.
— Уснула, — говорю показавшейся из ванной Маше и осторожно кладу малышку в кроватку. Натыкаюсь на изучающий женский взгляд.
— Вы серьезно поругались, да? — с грустью спрашивает она. — Ты меня прости, если я лезу не в свое дело, но Макар… я правда никогда не видела его таким счастливым, как в тот вечер. Он так смотрел на тебя… — лицо озаряет милая улыбка. — Влюбленно.
— Не сложилось у нас, — отвечаю размыто в надежде, что дальнейших расспросов не последует.
— Жаль, — тяжело вздыхает. — Но даже несмотря на это, мы можем дружить. Правда?
Ну что за наивная простота.
— Конечно можем.
— Отлично! — восклицает Машка, кидаясь обниматься. — Мне так не хватает общения, ты себе не представляешь! Кстати, — выйдя из детской, оборачивается. — Мне тут сертификат подарили в один ну очень крутой массажный салон. Там такие феи с золотыми руками работают, нужно обязательно сходить. Ты как на это смотришь? Обертывания, масочки… — понижает голос и тянет мечтательно, прикрыв веки.
— Позитивно смотрю. Осторожно, ступенька, — хватаю за локоть, удерживая от падения юную мечтательницу.
И прирастаю к полу, слыша с первого этажа голос, от которого у меня все волоски на теле встают дыбом, а сердце загнанно бьется где-то в горле.
Дура! Какая же я дура! Развеялась? Отдохнула? Корю себя на чем свет стоит, впиваясь влажными ладонями в перила лестницы.
Господи, ну почему? Мне ведь только стало чуть легче. Я не могу. Я не готова. А у самой по телу теплые волны от его голоса.
— Оль, — зовет меня Машка, замерев посреди лестницы. — Всё хорошо? Ты так побледнела. Сильно.
Нехорошо мне. Очень нехорошо. Чувствую себя жертвой, загнанной в капкан, и ноги трясутся так, что шагу ступить не могу. А голос Макара всё ближе и ближе, слышу приближающиеся шаги. Он идет на второй этаж! Паника окутывает с ног до головы. Гул в ушах, перед глазами мушки, я вся покрываюсь холодным липким потом. Сейчас я увижу его. Увижу. Секунда, две, три — наши взгляды встречаются, на задворках сознания слышу Машкин крик, топот ног, и меня поглощает вязкая темнота.
Прихожу в себя, лежа на чем-то мягком. Надо мной с обеспокоенным выражением на лице склонился Павел Борисович и Нина.
— Тихо, тихо — удерживает меня за плечо от попыток встать Павел Борисович. — Давай без резких движений пока обойдемся. Нам повторные обмороки ни к чему. Правда?
— Матерь Божья, Оля. Ты так нас напугала, — заламывает горестно руки Нина. — Ты когда в последний раз ела нормально? Это из-за голода? Смотреть страшно, худая какая.
— Не тараторь, — осаживает супругу Павел Борисович. — Дай ей в себя прийти.
Воспоминания обрушиваются лавиной, и я в панике верчу головой по комнате, отыскивая взглядом Макара. Выдыхаю с облегчением, ведя дрожащей ладонью по пересохшим губам.
— Нина, принеси воды, а я схожу за тонометром, — поднимаясь с кровати, говорит Павел Борисович. — А ты, Оленька, полежи.
Остаюсь одна, растерянно обводя чью-то спальню взглядом. Приехала в гости, называется, переполошила весь дом своим обмороком. Это из-за стресса. Всего лишь стресс. Виски раскалываются противной болью, очень хочется пить, во рту словно пустыня. Что мне теперь делать? Я не вынесу! А сама стону в голос, до боли кусая губы, от понимания, что опять невыносимо тянет в груди и до сводящей с ума дрожи хочется увидеть Макара. От мысли, что он где-то здесь, совсем рядом, глупое сердце ускоряет ход, с громким стуком ударяясь о ребра.
Я не слышу, как открывается дверь, но чувствую его присутствие кожей. Табун предательских мурашек и родной, чертовски вкусный аромат цитруса и сандала. Макар застывает на месте, не дойдя до кровати пару шагов. Напряжен, руки в карманах брюк, рукава белой рубашки небрежно закатаны, волевой подбородок покрыт щетиной, губы сжаты в плотную линию… Смотрит настороженно и обеспокоенно.
Задержавшись на лице, его взгляд скользит ниже, и по тому, как хмурится, понимаю, что увиденное ему явно не по душе.