Если правда о невиновности Ольги ощутимо выбила почву из-под ног, то информация в этой папке разодрала меня на куски. В самом жутком кошмаре я не мог предположить, что человек, которому я слепо доверял, окажется бездушной расчетливой мразью.
Я заперся у себя в кабинете и сутками, без перерыва на отдых и сон, перечитывал, сопоставлял даты и события в жалкой попытке найти хоть малейшую лазейку. И не находил.
Начал пить в надежде, что виски поможет хоть на время отключить сознание, обнулить мысли. Я мало чем походил на себя прежнего. Выл как смертельно раненое животное, рычал, сжимая руками голову, захлебывался своими криками, до кровавого месива разбивая костяшки о стену. Осознание, что всё это время Руслан находился рядом и равнодушно наблюдал за тем, как я разрушаюсь изнутри, убивает.
А в голове оглушающе бьется вопрос: за что?
В памяти проносятся самые яркие воспоминания, связанные с нашей многолетней дружбой, навеивая острую ностальгию.
Забитый, щуплый, со здоровенным фингалом под левым глазом. Мальчишка, всего на пару лет младше меня. Я тогда дрался не на жизнь, а на смерть. Один против четверых старшаков. За него дрался. Поклялся себе тогда, что костьми лягу, но в обиду больше не дам.
В день, когда мне исполнилось двенадцать, подарок принес. Баба Нюра, бывшая соседка его покойных родителей, которая изредка приходила наведывать Руслана, принесла накануне посылку от дальних родственников то ли из Австралии, то ли из Америки. Так вот из этой посылки он подарил мне маленький сундучок с шоколадным батончиком внутри и крошечным, немного хлипким конструктором фирмы Lego. В то время мы, привыкшие есть слипшуюся комком ненавистную кашу, и мечтать не смели об отечественных конфетах, что уж говорить об импортных сладостях.
Уже глубокой ночью мы собрались втроем на моей кровати и в свете маленького, тускло светящего фонарика долго смаковали жуть какой вкусный, разрезанный на три ровные части деревянной линейкой батончик, а затем собирали и разбирали мелкие детальки фирменного конструктора, пока не села батарейка в том самом фонарике. Пусть детали и были немного кривыми, не всегда заходили в пазы, но это же настоящий Lego. Я такой только по телевизору в рекламе видел, а уж что мне посчастливится стать обладателем подобного, и не надеялся даже. Утром с гордостью отвечал на восхищенные вопросы мальчишек «Откуда?», что лучший друг подарил.
Я этот «Волшебный сундучок» храню по сей день как память о моментах, проведенных вместе.
Помню костер в летнюю звездную ночь. Подростками уже были. И клятву нашу на крови помню. В верности клялись друг другу. Что никогда и ничто не станет между нами и нашей дружбой.
Помню, как встречал из интерната. Гудели тогда неделю, весь район на ушах стоял. А как по-другому? Ведь лучший друг будет рядом. Когда попали в группировку, братом уже считал, ближе по духу Руслан мне был даже, чем родной по крови Назар. И в подворотне той, в которой меня Борисович нашел, за него удар в бочину получил, а Руслан сбежал. Струсил.
Как сейчас помню. Лежу на холодной, покрытой изморозью брусчатке в забытой богом подворотне, бок огнем горит, силы медленно покидают меня вместе с горячей липкой жидкостью, сочащейся сквозь пальцы, а на душе спокойно — главное, братишка живым из передряги выбрался.
Когда на ноги встал, чуть ли не за шкирку вытягивал из наркоманских притонов. Слабым Руслан оказался. Не смог устоять. Работа, деньги, жилье, машины — бери всё, что есть, только за голову возьмись. Долгие годы реабилитации. Бывало, я сутками не ел, не спал, боялся, что только отвлекусь — и опять всё по кругу. Помню, как сердце кровью обливалось и рвалась на части душа, когда некогда пышущий здоровьем молодой пацан стонал и плакал, словно беззащитный ребенок, умоляя дать дозу.
Меня никто и никогда не учил, как нужно любить. Та мизерная часть родительской любви, которую я успел получить в детстве, разбилась вдребезги о реалии совсем другой жизни. Где каждый, пять тебе лет или десять, вынужден самостоятельно выживать в суровой реальности интернатовских будней. Руслана я любил всем сердцем. Любил — как умел.
Когда ему удалось побороть зависимость, я предоставил другу полную свободу и неограниченные возможности изменить жизнь к лучшему.
«Кто-то же должен тебе спину прикрывать», — всегда уверенно отвечал Руслан, преданно глядя на меня, когда получал очередное предложение реализоваться отдельно. А по итогу я получил смертельный удар ножа в спину от того самого оборванного мальчишки с подбитым глазом.
Глава 22
Макар
Смотрю на запись с видеокамер в тот долбаный роковой вечер. Как Оля отвернулась, выскользнула из рук Виктора и шмыгнула в калитку, ни разу не обернувшись.
Слушаю пропитанный холодом голос на подлинной записи телефонного разговора: «Чужие, Витя! С того самого момента, как нам поставили печати о разводе, мы друг другу никто!»
Моя маленькая девочка. Воительница.
В душе гордость вперемешку с восхищением за то, что оказалась в разы лучше меня. Сильнее. Выносливее.
Ведь не верила. До последнего билась за нас. Пока я окончательно не переступил черту. У меня волосы на голове шевелятся от мысли, что в тот момент детей моих под сердцем носила.
Когда бил словами, не щадя и не считаясь с ее чувствами. Когда до дерущей боли в груди ломал и унижал. Воевал с хрупкой девочкой, которая посмела всего лишь искренне полюбить такое бездушное чудовище, как я.
И взгляд ее потерянный в кабинете клиники никогда не забуду. И последовавшую за ним истерику, которую удалось прекратить только с помощью успокоительного. И как надрывно кричала, что ненавидит, проклинала день, когда впервые встретились.
А я стоял в углу комнаты и смотрел, пока переполошенный персонал пытался помочь малышке. Смотрел и понимал, что человеку, превратившему нашу жизнь в ад, пусть и моими же руками, пощады не будет.
Беру со стола дрожащими пальцами черно-белый снимок малышей. Запрещаю себе даже думать, как бы могли развиваться события, узнай Руслан, что Ольга в положении. Я пока до конца не понимаю мотивов, но меня до глубины души поражает, насколько расчетливой и хладнокровной мразью он оказался.
Не знаю, догадывается ли Руслан о том, что я прекрасно осведомлен о другой стороне его жизни. Что давным-давно держу руку на пульсе по поводу открытых счетов в обход бухгалтерского учета, знаю о пагубной игровой зависимости и том, какие суммы он оставляет в казино. О его садистских наклонностях и больных играх, после которых даже самые матерые шлюхи цепенеют от ужаса, слыша его имя.
Но для меня всё это было не столь важным фактом, пока он оставался мне верен. Пока я мог с уверенностью назвать его другом.
Окидываю взглядом разгромленный, заваленный мусором и пустыми бутылками кабинет. Встаю из-за стола, меня шатает от слабости из стороны в сторону, в ушах гул. Выхожу в коридор, прислушиваясь к мертвой тишине, царящей в пространстве. В доме снова пусто и мрачно, как в склепе.
Пока плетусь в душ, меня преследует в мыслях звонкий женский смех и образ бегущей мне навстречу счастливой Ольги. Ее улыбка, милые ямочки на щеках, взгляд, за который я подохнуть готов. К горлу который раз за эти дни подкатывает ком горечи, в груди щемит от острого ощущения своей ничтожности.
Становлюсь под горячие упругие струи, опираюсь ладонями о стену и долго стою, низко опустив голову. Жду, пока вода расслабит напряженные мышцы и смоет усталость. Ярость давно улеглась в груди, уступив место колючей отрешенности и тяжелому грузу принятого мной решения.
На часах шесть утра. Бреюсь, приводя себя в божеский вид, надеваю деловой костюм и спускаюсь. Стоя на крыльце, обвожу взглядом парней, снующих по периметру. Кивком головы подзываю Михаила.
— Пойдем, потолковать нужно.