Скрепя сердце прикрутил, конечно. Но полностью компенсировал ее вредность и упрямство днем, когда малышка была в зоне моей досягаемости. Задумчиво почесываю бороду, исследуя содержимое холодильника.
Мой имидж претерпел внушительные перемены: теперь я ношу аккуратную бороду. Оля попросила не сбривать, видите ли, с бородой выгляжу добрее. Я бы с ней не согласился. Кажется, теперь похожу на коллектора, который пришел не только спросить за долги, но и вытрясти из несчастного всю душу, но о вкусах не спорят. Тем более с беременными женщинами.
Разогреваю в микроволновке борщ, читая про себя все молитвы, которые приходят на ум. Эксцессов, конечно, не было, но слишком свежи воспоминания о грибном супе. Обжегшись раз на молоке, начинаешь дуть и на воду. Вот так и у нас с Ольгиными блюдами. Русская рулетка — пронесет или не пронесет. В прямом и переносном смысле.
Ужинаю, принимаю душ и вытягиваюсь на опостылевшем диване, не сводя глаз с приоткрытой двери спальни. Специально оставила приоткрытой? Или забыла запереть? Спустя час я всё еще не сплю. И, послав все портящие настроение доводы куда подальше, расцениваю это как приглашение-помилование. Спать на этой копии комфортабельного дивана — преступление против человечности.
Хотелось бы, конечно, чтобы сама позвала. Пиздец как хотелось. Но я не гордый, поэтому крадусь к залитой лунным светом кровати, на которой безмятежно посапывает Оля. Ложусь, придвигаясь ближе, зарываюсь носом в волосы, разметавшиеся на подушке, и кайфую. Закрываю в блаженстве глаза и вдыхаю ее одуряющий запах.
Оля меняется. Я с умилением каждый день наблюдаю, как она чуть неуклюже копошится на кухне или бесконечно перебирает вещи в шкафу, сетуя на раздавшуюся талию.
Осторожно кладу ладонь на внушительно выпирающий животик. Прошло почти три месяца с момента, когда я узнал, что стану отцом, а до сих пор не верится. Не могу до конца осознать, что в смысле моего существования растет жизнь, моя плоть и кровь, результат упоительной любви к женщине, перевернувшей мой мир. Стоит только задуматься, и это чувство каждый раз взрывается в груди яркими вспышками, подобно фейерверку, заставляет сердце нестись галопом, в том числе от страха, что этого всего могло и не случиться.
Я не представляю жизни без Оли. Брежу ей. Люблю до сумасшествия. До сих пор от трепета дрожат руки, когда касаюсь моей девочки, а к горлу ком горечи подкатывает при виде того, как она смотрит на меня доверчиво. Как прежде смотрела. После всего.
Легкий толчок под рукой. Едва уловимый, а я дышать перестаю, до конца не веря. Еще один, легкая вибрация. На глаза наворачиваются слезы от настолько непередаваемых ощущений дикого восторга и трепета.
— Ну, давайте, пните еще разок папку, — наклоняюсь и шепчу тихо, чтобы не разбудить их маму и не получить по бородатой морде. Но малые, видимо, считают, что с папки достаточно приятных потрясений, и затихают. Вредины.
Прижимаюсь к спине Оли, зарываюсь носом в волосы и, мягко обхватывая животик, засыпаю.
Утром мы едем на встречу с дизайнером и по магазинам. Никогда не думал, что у беременных просыпается настолько бесшабашный инстинкт гнездования. Мы с дизайнером, милейшей, а главное, очень терпеливой женщиной, порой в осадок выпадаем от креативных идей, которые предлагает Оля. При этом на следующий день эти идеи отметаются, но появляются новые, не менее шокирующие.
Ремонт мы делаем в просторной квартире в центре Питера. Я подарил ее Ольге на Новый Год, и она отреагировала более чем спокойно. Не знаю даже, что повлияло. То ли мое желание поддержать ее чувство защищенности и независимости, то ли аргумент, что в маленькой двушке с детьми рано или поздно станет тесно. Да и возможностей в Питере гораздо больше: различные секции, кружки, бассейны, сады на выбор, школы… Я был рад, что не пришлось спорить и давить на малышку.
С умилением смотрю, как Оля, слегка переваливаясь, семенит к подъезду новостройки. Милая такая — в белой шапке с помпоном и свободном бежевом пуховике. Заходим в лифт.
— Ты похожа на смурфика в этой шапке, — дразню, мстя за то, что заставила позавчера смотреть с ней этот мультик.
Меня, почти сорокалетнего мужика. Где я, бородатый двухметровый детина, а где смурфики. Иногда мне кажется, что Оля это делает специально, ловя свой кайф от зашкаливающей «мимишности», в которую превратился наш быт.
— Да? — придирчиво оглядывает свое отражение в зеркале на стене. — Хорошо хоть не на Глорию. Чувствую я себя глубоко беременным бегемотом.
— Бегемотихой, — поправляю чисто на автомате.
— А вот это ты зря сказал, — улыбается слегка кровожадненько, точно задумав особо изощренную подлянку.
— На мультики больше не ведусь, по статусу не положено.
— Угу, — поправляя волосы, приподнимает бровь. — Так уж и быть, я никому не расскажу, как ты пустил скупую слезу в кинотеатре.
Там Чебурашку отдавали злой грымзе, вообще-то. Навеяло. Но не было никакой слезы — это соринка попала в самый неподходящий момент.
В квартире пахнет сырой шпаклевкой. Оля с порога глубоко вдыхает, чуть ли не причмокивая от удовольствия. Я уже ничему не удивляюсь, поэтому спокойно прохожу дальше, осматривая проделанный фронт работ. Крупногабаритная трешка уже не выглядит так уныло, как прежде, хотя до окончания ремонта далеко. Белые, идеально ровные стены, новомодные выключатели, потолок и межкомнатные двери уже готовы. Застопорились на выборе цвета стен, никак не можем подобрать нужный оттенок. Утешаю себя, что, возможно, когда родим, определимся.
Побродив по комнатам с прорабом, возвращаюсь к своей беременяшке, бессовестно прерываю ароматерапию, обещаю купить домой ведро шпаклевки. Уходим.
Перекусываем в кафе и идем на шопинг — обновлять гардероб. Пара часов в магазинах, встреча с дизайнером, а затем, порядком уставшие, выдвигаемся в сторону дома.
— Заедем ко мне? — не отрывая взгляда от дороги, спрашиваю Олю. — Кое-какие документы нужно прихватить.
Наталкиваюсь на пытливый, задумчивый взгляд, от которого меня охватывает легкий мандраж.
— Бля, — срываюсь, мгновенно закипая.
В груди адски жжет, колотит всего, будто кипятком окатили.
— Оль, вот какие сейчас мысли у тебя в голове? Какую цель я, по-твоему, преследую? Заманить тебя к себе в логово и запереть? Ты… — голос срывается, и я шумно выдыхаю, пытаясь успокоиться.
— Я усвоил урок, когда мог тебя потерять навсегда, — говорю тихо, глядя на дорогу. — Ты мать моих будущих детей, женщина, за которую я готов подохнуть. Неужели ты не видишь…
— Вижу, — произносит спокойно, удобнее устраиваясь в кресле. — Я и слова тебе не сказала, что против.
— Но смотрела так…
Замолкаю, уставившись на дорогу. Не покидает ощущение, что мы топчемся на месте в гребаном тупике. Понимаю, нужно время, еще больше времени, но как же тяжело и болезненно воспринимается это всё. Меня выворачивает от полной беспомощности и непонимания.
гравию.
— Если хочешь, можешь подождать меня в машине, — окидываю взглядом вполне умиротворенную Олю.
— Я с тобой пойду, — и смотрит прямо в глаза.
Накрывает ладонью мою руку, нежно ведя пальцами по коже. Сгребаю маленькую ладошку и подношу к губам, целую прохладные пальцы.
Пропускаю Олю вперед, придерживая двери, захожу следом.
— Теть Зин, — кричу с порога. — Я вам тут гостью привез.
Забираю куртку и шапку у малышки, отправляя всё в шкаф.
— Батюшки, — вылетает в холл Зинаида и расплывается в счастливой улыбке. — Олечка.
— Здравствуйте, теть Зин.
С улыбкой наблюдаю, как обнимаются, попутно скидываю дубленку.
— Так, вы тут посплетничайте, а я ненадолго в кабинет, — чмокаю Олю в щеку и поднимаюсь на второй этаж.
Успеваю провести видеоконференцию с управляющими туристических фирм. Бизнес пока для меня не совсем понятный, иногда геморройный, но прилично окупаемый. Нужно вникать.
Спускаюсь спустя час. На кухне застаю одну Зинаиду. Сидит тихонько за столом у окна, пьет чай.