— Оля на сад пошла посмотреть. Так обрадовалась, когда узнала, что ты нанял людей для ухода.
Выхожу из кухни, пересекаю холл и ныряю в дверь, ведущую в оранжерею. В нос ударяет терпкий запах лимонных деревьев, пропитанный влагой воздух и едва уловимый аромат горящих поленьев в камине. Отодвигаю разросшиеся лианы, свисающие с деревянных балок, ищу взглядом Олю. Постепенно понимаю, что с малышкой что-то не так. Она сидит за столом и наблюдает за моим приближением отстраненным, каким-то стеклянным взглядом. На лице застыла восковая маска, только подбородок мелко подрагивает, а я хорошо знаю этот симптом, предвестник слез.
Я пока не понимаю всего масштаба ситуации, мысли со скоростью света проносятся в голове, меня обдает лютым холодом, когда вижу, как по любимому бледному лицу прокладывают путь дорожки слез. Останавливаюсь, напротив, в паре шагов от стола. В давящей тишине мы смотрим друг другу в глаза. Внутри всё обрывается, когда медленно, с пугающим равнодушием Оля разворачивает открытый ноутбук, и я вижу на экране ее спальню.
С*ка!
— Оль, я всё объясню.
Она вымученно улыбается, а в глазах я вижу лишь горькое разочарование.
— Я установил камеры после той ночи, когда ты ушла. Считал, что тебе может грозить опасность.
— Удобно, — безразлично пожимает плечами, пальцами утирая слезы. — Что ты за человек? А? Ведь так всегда будет, я права? Ты… ты…. Я даже слов подобрать не могу. Господи, а я ведь и правда думала… Поверила. Ты псих, Макар. Помешанный на контроле и самолюбии эгоист.
— Всё не так.
— А как? — срывается на крик, подскакивая на ноги. — Как? Объясни мне! Прошло четыре месяца! Гребаных четыре месяца у меня в квартире стоят твои камеры! Я всё это время как блоха под микроскопом живу!
— Я забыл о них! Забыл!
— Ну надо же, — усмехается. — Как удобно скидывать всё на внезапно плохую память. Знаешь, в чем твоя проблема? В том, что там, внутри, ты всё еще обиженный на всех женщин на планете мальчик, которого предала мать. Ты живешь с убеждением, что тебя в любой момент могут предать. Но я не она! И никогда ей не буду! Сколько мне еще нужно хлебнуть дерьма, чтобы ты это понял? Ты — самое большое разочарование в моей жизни. Я, как наивная дура, всё думала, что смогу доказать: бывает по-другому. Когда взаимно и на доверии.
Перехватываю Олю, прижимая к себе, когда она, психанув, бросается вон из комнаты.
— Пусти! — колотит по плечам. — Видеть тебя не могу!
Сцепив зубы, подхватываю на руки, толкаю дверь, которая с громким стуком ударяется о стену. Пересекаю холл, не обращая внимания на Зину, выбежавшую на шум из кухни.
— Макар, ты что творишь? — летит в спину.
Слегка морщусь, когда Оля ногтями впивается мне в шею, но упорно поднимаюсь по лестнице.
Захожу в кабинет и опускаю малышку в свое рабочее кресло, придвигая к столу так, чтобы не могла выбраться.
— А теперь смотри, — открываю папку с файлами на компьютере. — После поговорим.
— Что это? — притихнув, спрашивает Оля.
— То, что мне предоставили в качестве доказательств твоей вины.
Присев рядом, впитываю в себя эмоции, мелькающие на ее лице. Мы как будто оба погружаемся в тот ад, через который нас вынудили пройти.
— Вот эту папку я нашел у тебя в квартире, а все эти записи дал мне Руслан, — говорю тихо, когда Оля, откинувшись на спинку кресла, слепо смотрит в экран. — Я не поверил… сразу. Каждая перепроверка давала один и тот же результат. У меня тогда не было причин не доверять ему.
— А мне? — шепчет тихо. — Разве был повод усомниться во мне?
— Этот человек очень хорошо меня знал. И знал, куда ударить так, чтобы я с катушек слетел. Я тогда живьем подыхал, Оль. После той ночи я отправил Руслана установить камеры, потому что действительно боялся за тебя. Витя тогда уже был в СИЗО, а ты осталась одна, беззащитная, в другом городе. Мне позвонила твоя соседка. Валентина узнала Руслана — он приезжал накануне, чтобы подбросить папку. И тогда я начал распутывать клубок, — отхожу к окну и долго молчу, глядя на березовую рощицу, припорошенную снегом. — Назара убил тоже Руслан. Он же убил и Шеллакова, чтобы тот не мешал ему. Я подозреваю, что Руслан был психически болен, — достаю из кармана сигареты и мну фильтр в пальцах.
По привычке хочется закурить, но в помещении Оля.
— И если уж и говорить о предательствах, тяжело жить, не опасаясь удара в спину. Но не сегодня и не сейчас. Теперь я знаю, что за моей спиной ты, — оборачиваюсь, глядя на слегка пришибленную услышанным Олю. — А значит, мой тыл надежно прикрыт.
— Боже мой, — шепчет она, будто только осознав. — Он ведь хотел, чтобы я уехала … с ним. Помочь пытался вполне искренне. Макар, я ведь уже беременная тогда была, — обхватывает себя в беспомощном жесте руками. — Как ты пережил это? — смотрит на меня полными слез глазами.
— Я и не пережил, — усмехаюсь.
Огромная часть моей души умерла вместе с Русланом, в том лесу. Мне иногда кажется, что я презираю себя за свой поступок. Может, нужно было помочь ему, отправить на лечение, попытаться исправить. Что же я за друг такой, раз столько лет не видел, что с ним происходит? Но каждый раз, глядя на Олю, понимаю, что поступил правильно.
Всему есть предел и точка невозврата, и если переступить ее, наступают необратимые последствия. Отматывая в памяти время назад, я не раз возвращался к мысли: Руслан с самого начала знал, что Ольга не причастна ко всей этой истории.
Наша встреча тоже была спланирована больным ублюдком. Пожалуй, только за это я ему и благодарен. За то, что в моем пластмассовом мире появилась удивительная голубоглазая девочка.
Оля смотрит с болью во взгляде, подходит и утыкается в грудь, крепко обхватывая меня руками. Глажу подрагивающие тонкие плечи, ощущая, как безбожно промокает рубашка.
— Ну чего ты, — зарываюсь носом в пшеничные волосы. — Все уже позади.
— Я тебе столько гадостей наговорила, — шепчет, всхлипывая.
— Ничего, я как-нибудь справлюсь, — отвечаю с улыбкой. — Но если тебя это уж сильно беспокоит, могу подкинуть пару вариантов, как ты можешь загладить вину.
Веду провокационно руками по тонкой спине и ниже.
— Пошляк, — фыркает, а я с кайфом смотрю, как розовеют в смущении щечки.
Эпилог
Совсем тяжко нам стало ближе к лету. Изнуряющая жара, постоянная изжога, боли в спине и капризная беременяшка.
Мы с головой окунулись во все прелести многоплодной беременности. Оля наконец сдалась, и мы переехали обратно в дом, где она, как морж, всё время откисала в бассейне, а по вечерам, когда спадала жара, нежилась на качелях в березовой рощице.
Я, если честно, до сих пор в шоке от возможностей женского организма и мужества слабого пола. Оля стала похожа на необъятный шарик, и я продолжаю недоумевать, как в моей маленькой девочке умещаются два пухляша.
Подхожу к открытому настежь окну, на улице поздняя августовская ночь, прохладный ветерок приятно обдувает лицо.
— Ты тут?
Оборачиваюсь, окидывая взглядом Олю, топчущуюся на пороге кабинета. На ней лишь моя футболка, которая открывает манящий вид на стройные ножки. Волосы заплетены в чуть растрепавшуюся косу.
Малышка не спеша приближается, что-то пряча за спиной.
— В общем, я подумала и пришла к выводу, что уже пора, — и смотрит так выразительно, словно я должен с ходу понять, о чем она толкует. — Вот, надевай, — достает коробочку, обитую синим бархатом, и вкладывает мне в ладонь.
Бросаю взгляд на часы — три ночи.
— Ты же понимаешь, что это один раз и на всю жизнь?
— Понимаю, — кивает, нетерпеливо выставив вперед руку.
— Я люблю тебя.
— И я тебя люблю. Можешь быстрее?
— Мы разве торопимся?
— Ты, возможно, и нет, а вот твои дети — да. Я, кажется, рожаю.
— Что? — бледнею я. — Нам же еще рано.
— Макар, ради всего святого, надевай кольцо! — слегка кривится Оля, хватаясь за меня рукой.
— У нас с тобой по-нормальному, наверное, никогда не будет, да, маленькая?
Дрожащими пальцами пытаюсь достать кольцо из коробочки. Обхватываю тонкую кисть и надеваю колечко на безымянный палец. Быстро чмокаю Олю в губы, заодно доставая телефон из кармана.