Спорной землей называлась территория вдоль западной границы, право на которую оспаривали англичане и шотландцы. В этом месте правило беззаконие. Преступники и грабители скрывались здесь от властей. Свободные и законопослушные люди редко отваживались пасти скот в этом краю. Мертон-Ригг располагался в восточном конце Спорной земли.
Долина Лидсдейл, границы которой начинались в нескольких милях к северу, была относительно более законопослушным регионом, хотя большинство местных жителей-шотландцев добывали себе пропитание, совершая набеги под покровом ночи и «заимствуя» у соседей скот и прочее имущество. Грабежи и поджоги, совершаемые англичанами в течение нескольких поколений, привели часть шотландских земель в упадок, породили дикие нравы и не признающий чужой власти народ. Бесконечные жалобы, адресованные как шотландской, так и английской коронам, ни к чему не приводили. Все усилия по наведению порядка, в том числе с помощью жестоких мер, оказывались неэффективными.
Грабители и воры, не говоря уже о конокрадах, часто пользовались этой вьющейся по холмам дорогой, поэтому Уильям держался настороже. Он знал, что особенно опасно передвигаться по ней лунными ночами, когда конокрады тайно гонят скот через холмы из Англии в Шотландию либо наоборот. Но сейчас все казалось здесь тихим и мирным, и гнедой конь резво несся вперед.
Около часа Уильям двигался по поросшим вереском холмам, входящим в его владения. Эта земля со времен его деда называлась Рукхоуп-Райд. Дневной свет тускнел. Небо приобрело оловянный оттенок, переходящий у горизонта в индиго. Ветер усилился и стал прохладным. Воздух потяжелел. Все говорило о приближении летней грозы.
Вскоре перед ним возник силуэт башни, возведенной на вершине холма. Позади нее на многие акры тянулась лесная чаща, а спереди крутой склон переходил в узкую долину. Каменная твердыня благодаря своему расположению представляла собой крепкий орешек. С вершины башни открывался широкий обзор окрестностей, поэтому приблизиться к ней незамеченным было весьма затруднительно.
Подъехав ближе к Рукхоупу, Уильям Скотт заметил, что опускная решетка наружных крепостных ворот поднята. Двое всадников выехали из ворот и поскакали вдоль западного склона. За минувшие столетия эту дорогу порядком разбили копытами. Прежде она была куда ровнее, полого спускаясь с вершины вниз. Один из мужчин, завидя Уильяма, махнул ему рукой.
Уильям прищурился, стараясь разглядеть всадников, и узнал обоих. Тот, что помоложе, являлся его другом, которого он всегда был рад видеть. Старший, пожалуй, относился к его заклятым врагам, хотя в общении друг с другом они старались сохранять прохладную вежливость.
Нахмурившись, Уильям остановил коня и принялся ждать. Мужчины быстро понеслись к нему, окруженные облаком пыли, поднимающейся из-под копыт.
– Добрый день, Перрис.
Уильям кивнул другу. Его сдержанность объяснялась присутствием рядом с ним другого всадника, остановившего свою лошадь совсем близко.
– Мы только что выехали из Рукхоупа, – сказал Перрис. – Какая удача, что мы тебя встретили! Не застав тебя дома, хотели вернуться сюда позже на этой неделе.
Уильям выдавил из себя натянутую улыбку. Перрис Максвелл был не только его другом, но и родственником. Не так давно матушка Уильяма вышла замуж за Максвелла из Брентшоу, дядю Перриса. Помимо родства, их связывало еще и знакомство при дворе, где Перрис, изучивший право, исполнял обязанности адвоката при вдовствующей королеве Марии де Гиз.
Уильям перевел взгляд на мужчину рядом с Перрисом и слегка склонил голову.
– Мое почтение, Малис.
– Уильям, – произнес Малис Гамильтон.
Его темно-синие глаза и коротко остриженные седые волосы отливали серебром в свете заходящего солнца.
– Большая удача встретить тебя. Перрис прав.
Каждый раз, когда Уильям встречал Малиса Гамильтона, он чувствовал внутри себя нарастающее напряжение. Их связывали трагедия, злоба, даже ненависть. Дело было не только в том, что Малис Гамильтон присутствовал среди тех, кто увозил его из Рукхоупа в день, когда был казнен его отец Алан Скотт. Малис приходился отцом женщине, которую Уильям любил и потерял и которая была матерью его ребенка.
Из-за горькой, нерасторжимой связи, существующей между ними, Уильям посчитал самым разумным избегать общества этого человека. Сейчас, когда они находились в сотне ярдов от места, где повесили отца Уильяма, а Малис взял юношу в качестве заложника короны, ему с трудом удавалось обрести власть над собственным гневом.