— Отдельную комнату, сэр? — спросил хозяин.
— Нет, дорогой. Общий зал нас вполне устроит, если только он не очень забит.
Их усадили за столик у окна перед большим камином.
Патрик снял с невесты плащ. На ней было надето обманчиво-скромное свободное платье из коричневого бархата с кружевным, украшенным рюшами воротничком кремового цвета и такими же манжетами. Тяжелая, золотая цепь с топазами смягчала строгость этого платья. Волосы рассыпались по плечам.
Не дожидаясь приказания, хозяин принес бокалы горячего вина с пряностями.
— Мы будем обедать, — сказал граф. — Принеси нам самого лучшего, что у тебя есть.
Они выпили по паре бокалов вина, а затем появился слуга, пошатывавшийся под весом подноса. На первое им подали по миске креветок с устрицами, приправленньми изысканным соусом из разных трав. Рядом лежали свежий хлеб и масло, блюдо артишоков в уксусе с маслом и салат из капусты. Потом принесли жареную утку, коричневатую и хрустящую, со сладко-кислым лимонным соусом, три говяжьих ребра, тонко нарезанные розовые ломти молодого барашка на большом плоском блюде и красное вино с розмарином к нему. За всем этим последовали целая отварная форель, а также слоеные булочки, начиненные рубленой олениной, крольчатиной и фруктами. Последним блюдом оказалась большая миска запеченных в сметане груш и яблок, посыпанных цветным сахаром, и к ним еще и желе, засахаренные орехи и большой кусок сыра. Завершали обед вафли и маленькие стаканчики гиппокраса.
Катриона, никогда и раньше не проявлявшая робости за столом, ела с особым удовольствием, которое позабавило графа. Наконец она сказала:
— Что-то мне дремотно, Гленкерк! Отвези меня домой.
Патрик заплатил по счету и похвалил хозяина за прекрасную еду и за усердие. Дав всем на чай, граф снова усадил невесту в сани, укутал и повез домой. Когда, возвратив сани Бенджамену Кира, он вернулся обратно, то узнал от Салли, что ее госпожа удалилась в свою комнату.
Гленкерк поднялся по лестнице и постучал, Катриона велела ему войти. Она уже успела сменить парадное платье на бледно-голубой шелковый халат и прилегла на кровать.
— Я ощущаю себя страшно толстой и очень тяжелой, — сказала она, — и намереваюсь проспать до самого вечера. — Катриона потянулась к графу и привлекла его к себе. — Спасибо, Патрик, мне так понравилась наша прогулка!
— И мне тоже, любовь моя, — ответил он, а потом наклонился и нежно ее поцеловал.
Катриона взяла его руку и положила на свой выступающий живот. Когда он почувствовал, как в ее чреве шевельнулось дитя, лицо его осветилось недоверчивым восторгом. Катриона засмеялась.
— Да, любимый! Мой Джеймс — сильный и здоровый малыш!
Она сказала «мой», а не «наш». Патрик про себя обиделся, но попытался не показать этого и бодро сказал:
— Наш Джеймс, Кат. Он и мой сын.
— Нет, мой, лорд Гленкерк. Вчера я вам это уже сказала. Малыш мой. И ваш внебрачный.
Патрик встал.
— Спокойной ночи, — сказал он тихо и вышел. Граф почти уже готов был уступить. Катриона понимала это. Она отлично знала, что Патрик хотел ее, и не только из-за ребенка. И она не возражала, чтобы он желал ее тело, ибо она так же сильно желала его. Но до тех пор, пока Патрик не отдаст то, что должен, и не осознает свою не правоту, жить с ним она не сможет. Катриона заснула, размышляя о том, сколько же времени еще пройдет, пока граф признает поражение.
А пока она спала, Патрик узнал от своего дядюшки весьма любопытную новость. Утро аббат провел в библиотеке, ожидая возвращения племянника с племянницей. Он был чрезвычайно доволен собой, полагая, что его беседа с Катрионой уже начала приносить плоды. Когда Патрик вошел в библиотеку, Чарлз Лесли спросил:
— Итак, племянник! Когда я совершаю брачный обряд?
— Пока рановато, дядя. Она еще не готова принять решение.
— Господи! Что же она хочет?! Ты понимаешь ее? Я уже перестал.
Патрик засмеялся.
— Думаю, что уже понимаю ее вполне. Она не хочет, чтобы с ней обращались как с движимым имуществом.
— Чепуха, — отрезал аббат. — Что же такое женщина, как не движимое имущество? Ведь даже еретики-протестанты с этим соглашаются.
— И тем не менее, — продолжал Патрик, — она хочет, чтобы с ней обращались как с равной, и убеждена, что ни А-Куил, ни капиталовложения, оставленные ей бабушкой, не должны были включаться в ее приданое. Кат хочет, чтобы они были возвращены, и заявляет, что не выйдет за меня до тех пор, пока не получит их.
Аббат минуту подумал и сказал:
— Бабушка действительно считала, что каждой женщине нужно чем-нибудь владеть, поэтому она и позаботилась, чтобы все ее внучки и правнучки, родившиеся до ее смерти, получили в наследство как небольшую собственность, так и определенные капиталовложения. Сумасшедшая мысль! Никакой судья не согласится поддержать такую чепуху! И если лорд Грейхевен включил А-Куил с капиталовложениями в приданое Катрионы, то они, конечно же, твои.
Слушая пространные рассуждения дядюшки, Патрик внезапно понял всю их несправедливость. Гнев Катрионы разом стал ему понятен.
— Я обещал ей вернуть А-Куил, — твердо сказал граф. — А производила ли она какие-либо операции со своими капиталовложениями? Или только получала дивиденды?
— Грейхевен что-то говорил однажды об этом, однако точно я не помню, о чем именно тогда шла речь.
Тебе следует справиться у Кира.
— Я намереваюсь это сделать, — ответил Патрик, — но, дядя, если ты хочешь, чтобы мой сын родился законным, не говори Катрионе о нашем разговоре. Я повидаюсь с Бенджаменом Кира. Если она, проснувшись, спросит обо мне, то я ушел на прогулку.
Но когда Катриона проснулась, то уже не думала о Патрике. Сильная боль пронизывала все ее тело. Девушка попыталась подняться на ноги, но едва успела это сделать, как по ногам уже полились струи воды. От испуга она громко закричала. Через несколько секунд в комнату вбежали миссис Керр и Салли. Женщина в мгновение ока оценила обстановку и, успокаивая, обняла Катриону за плечи. — Не волнуйтесь, миледи. Просто малыш решил, что ему пора вылезать наружу. Салли, девочка, принеси полотенца. Вам больно, миледи?
— Немного. Боль подходит и отступает.
— Именно, — сказала миссис Керр. — Салли, пойди скажи аббату, что нам потребуется его помощь, чтобы перенести стол. А теперь, миледи, вам лучше ненадолго прилечь.
И она помогла Катрионе взобраться на кровать. Салли поспешила вниз в библиотеку, где Чарлз Лесли мирно дремал перед пылающим камином. Девушка мягко потрясла его за плечо.
— Сэр! Сэр!
Аббат открыл глаза.
— У госпожи начались схватки, сэр. Потребуется ваша помощь. Нужно перенести родильный стол.
Чарлз Лесли окончательно проснулся.
— Граф вернулся? — спросил он.
— Нет, сэр.
— Проклятие, — выругался аббат.
— Придется бежать разыскивать его. — Салли положила руку ему на локоть. — Милорд, мой младший брат сейчас на кухне. Он пойдет и отыщет графа. Времени предостаточно. Первенцы всегда выходят медленно.
— Дай брату вот это, — сказал аббат, вручая Салли медную монету. — Когда вернется, получит серебряную.
— Спасибо, сэр. Если вы подождете здесь, то я пошлю мальчика сейчас же.
Она поспешила на кухню, где ее десятилетний брат за обе щеки уписывал тушеную баранину. Девушка протянула ему медяшку.
— Вот, Робби, это тебе. Беги скорее в дом банкиров Кира на Голдсмитс-лейн. По дороге не отвлекайся и ни с кем не разговаривай. Спросишь графа Гленкерка. Передашь ему, что его сын вот-вот родится. А если графа не захотят беспокоить, то скажи им, что это вопрос жизни и смерти. А когда вернешься, получишь серебряный!
Зажав монетку в кулачке, мальчик схватил свой плащ и мигом убежал.
В доме Бенджамена Кира граф Гленкерк, удобно устроившись, потягивал турецкий кофе. Со все возрастающим изумлением он вслушивался в то, что говорил о финансовом чутье Катрионы нынешний глава почтенного семейства.
— За последние два года она почти утроила свой капитал, — сказал банкир.
— Наверное, потому, что вы даете ей указания, говорите, как поступать, — предположил Патрик.