Семья Муссолини оставалась в Милане. Каждый день он звонил Ракеле по телефону, что со временем вошло в привычку, а на праздники они обменивались поздравительными открытками. Вскоре дуче так отдалился от семьи, что, даже наезжая в Милан, нередко под предлогом обилия дел предпочитал останавливаться в гостиницах. Это создавало более благоприятные возможности для поддержания старых связей с Маргеритой Сарфатти и Анджелой Курти Кучатти, а также для установления новых. Ракеле огорчалась по этому поводу, но переезжать в Рим пока не собиралась. Она не любила этот город, его столичную суету и высшее общество, да и премьерство своего беспутного мужа воспринимала в 20-е годы как явление временное. Его политическая деятельность не вызывала у крестьянки из Романьи (а ею Ракеле в душе оставалась всегда) особого интереса, да и любое вмешательство было бы встречено в штыки. Супруги жили порознь, даже когда Муссолини останавливался дома, питались по отдельности. В семейном кругу Ракеле называла мужа «дуче», слегка побаивалась его, нередко бывала мрачной и суховатой. Но в целом она считала свой брак счастливым, была уверена в неколебимости своих позиций и прав на любимого. «Он всегда был лучшим из отцов и хорошим мужем, — скажет она после его гибели. — Наши дети казались мне более глубокой связью, чем любые условности».
К детям Муссолини относился с любовью на расстоянии. Он сам не раз признавал, что был не очень внимательным отцом. Да и как можно требовать большего от человека, чья жизнь была отдана политическим и любовным страстям, чей темперамент не позволял пребывать в состоянии покоя, пусть даже в теплом семейном кругу. Тем не менее Муссолини любил своих детей, особенно старшую дочь Эдду, которую многие считали самым близким ему человеком. У девочки была гувернантка из Великобритании, обучавшая ее английскому языку и хорошим манерам. Но она не особенно преуспела в этом деле, поскольку Эдда унаследовала от отца буйный нрав и упрямство. Она любила командовать сверстниками, в том числе мальчиками, дерзила взрослым, постоянно капризничала и почти всегда добивалась своего. Эдда была очень подвижна, беспокойна, вступала в драку при каждом удобном случае и презирала девчонок, озабоченных лишь нарядами и прическами. К 15 годам она превратилась в стройную шаловливую девушку и умудрилась увлечься одним молодым человеком, служившим на железной дороге в Римини. Реакция Муссолини последовала мгновенно: несостоявшийся ухажер был переведен на Сицилию, а Эдда отдана в аристократическую школу Поджо Империале во Флоренции, откуда, не выдержав строгости дисциплины, она решила бежать. Попытка бегства не удалась, но юная бунтарка не смирилась: она по-прежнему бузила и обзывала директрису «старой каргой в парике». Помня о своем собственном «хулиганском детстве», отец смотрел на шалости дочери сквозь пальцы и все прощал. «Я вынудил к смирению Италию, — как-то раз заявил он жене, — но мне никогда не заставить покориться Эдцу».
О супруге и детях дуче «срочно вспомнил» лишь тогда, когда в сугубо политических целях ему понадобилось сделать очередной реверанс в сторону Ватикана. Муссолини очень хотелось решить так называемый римский вопрос, перед которым пасовали все его предшественники. «Римский вопрос» возник во второй половине XIX века в ходе объединения Италии под эгидой Савойской династии. Когда в сентябре 1870 года королевские войска заняли Рим — столицу папской области, первосвященник лишился светской власти, проклял итальянское государство и запретил католикам участвовать в политической жизни. Такая ситуация в стране, подавляющая часть населения которой была верующей и находилась под духовным влиянием Ватикана, выглядела явной аномалией и требовала решения. Конечно, личность и образ жизни дуче не могли расположить к нему первосвященника и курию, но политическая необходимость была сильнее личной неприязни. Уже в прежние годы Муссолини, отъявленный безбожник, потихоньку налаживал контакты с папским окружением, выделял средства на восстановление разрушенных церквей, вернул в школу распятие, а в 1925 году его дети без лишнего шума в одной из комнат миланской квартиры, временно превращенной в часовню, впервые совершили полный обряд причастия. Священнодействовал старый кардинал Ваннутелли, который всячески поддерживал усилия Муссолини по поиску взаимопонимания с Ватиканом.