— Я больше не знаю, что думаю или чувствую. Всегда верил, что все эти вещи были второстепенными в моих отношениях с Корали, но теперь мне кажется, что это единственное, что у меня в голове. Я, бл*дь, ни о чем другом думать не могу. — Качаю головой. — Господи, из нас получились бы ужасные родители.
— Нет, чувак. Вы, ребята, были бы великолепны. Каждый родитель думает, что он будет большим неудачником в воспитании ребенка, поверь мне. Я знаю. Тина плачет каждые пять минут, потому что думает, что она случайно позволит нашему новорожденному утонуть в ванне или что-то в этом роде. Но когда дело дойдет до этого, ты просто берешь себя в руки. Разбираешься в этом дерьме. Вы с Корали тоже бы справились. Во всяком случае, у тебя было бы больше шансов, чем у кого-либо из моих знакомых.
— С чего ты взял?
— Потому что вы, ребята, так сильно любили друг друга. Каждый ребенок в школе смотрел на вас вместе и сходил с ума, потому что вы были так увлечены друг другом. Не было просто Каллана, или просто Корали. Только Каллан и Корали.
Испускаю долгий вздох. Это так сентиментально — вспоминать те дни. В прошлом я так чертовски старался перестать думать о Корали вообще, но это всегда было бесполезным занятием.
— В то время мы не знали, что мы особенные, — говорю я, но это явное заблуждение. Мы оба это прекрасно знали. От этого невозможно было спрятаться.
— Послушай, чувак, я знаю, что она это все, что ты хотел за последние десять лет, но поверь мне. Покончить со своей школьной возлюбленной не так уж плохо. Ты знаешь ее вдоль и поперек, от начала до конца. Знаешь, о чем она все время думает. Можешь предугадать, что она наденет утром, основываясь на том, как она сказала доброе утро, когда вы встали с постели. Ты с точностью можешь сказать, что сорвется с ее губ, когда она злится, когда счастлива или когда ей грустно...
— И все это плохо, потому что..?
Шейн наклоняется ко мне, бросая настороженный взгляд на барменшу, как будто она советская шпионка.
— Никаких сюрпризов не осталось, Каллан. Ничего. Это ужасно.
Я смеюсь впервые с тех пор, как Корали покинула мой дом.
— Ты бы так не говорил, если бы у тебя их не было, придурок. Поверь мне.
— Не думаю, что могу доверять парню, который предпочел бы спать с одной женщиной всю оставшуюся жизнь вместо того, чтобы каждый день тр*хать новую нью-йоркскую киску.
Шейн просто треплется. Я его знаю всю жизнь. Он не такой парень. Он не знал бы, как заниматься случайным сексом, даже если бы перед ним на кровати лежала обнаженная женщина и говорила, что хочет тр*хнуться и никогда больше его не видеть. Шейн всегда был с Тиной. Я почти уверен, что она единственная женщина, с которой он когда-либо спал. Единственная женщина, с которой он когда-либо хотел спать. Шейн просто пытается заставить меня чувствовать себя лучше, и это, черт возьми, не работает.
— Просто перестань болтать, — говорю я ему.
Шейн корчит мне рожу, а затем жестом просит барменшу принести нам еще по пиву. Она бросает на него возмущенный взгляд и швыряет тряпку на стойку бара.
— Ты еще и половины не закончил, Шейн Уиллоуби, — говорит она.
— Я в курсе. Но с той скоростью, с которой ты двигаешься, Кэролин Андерсон, я закончу его. — Он пытается отобрать у меня пиво, но я бросаю на него взгляд, который ясно говорит ему, что с ним будет, если он снова попытается прикоснуться к этой чертовой бутылке.
Я собираюсь сказать Кэролин, барменше, чтобы она не беспокоилась о том, чтобы принести мне еще один напиток, но мой мобильный телефон начинает вибрировать в кармане. Когда достаю его, на экране высвечивается номер Анжелы Райкер. Одному богу известно, чего она хочет. Я уже давно ничего о ней не слышал. На самом деле уже больше года не работаю для журнала «Взлет и падение».
Отвечаю на звонок, делая извиняющееся лицо Шейну.
— В чем дело, Анджела?
— Каллан Кросс. Ты жесткий человек. Я звоню тебе уже несколько дней. — Скорее всего, так оно и есть, но я понятия не имел. Был слишком занят Корали и ее отцом. — Я даже заходила к тебе вчера вечером, но швейцар сказал, что тебя нет в городе. Южная Каролина? Я сказала ему, что он, должно быть, ошибся. Парни из больших городов никогда не возвращаются к своим корням после побега из маленьких городов.
— Ха! И все же я здесь.
На другом конце провода повисла долгая пауза. Анжела, кажется, ждет, что я скажу ей, какого черта здесь делаю. Ей придется озвучить свой вопрос, если это ее интересует, и даже тогда, вероятно, не скажу ей правду.
— Хорошо, — говорит она. — У меня есть работа, от которой ты не сможешь отказаться. Ты слишком долго увиливал от заданий журнала, Кэл. Но ты ни за что не откажешься от этой съемки. Ни за что на свете.
— Я не хочу этого, Анджела.
— Ты даже не знаешь, о чем речь. — Она из тех женщин, которые дуют губы. Я могу представить, как она делает это прямо сейчас, когда ее лоб морщится от разочарования. — Такой шанс выпадает раз в жизни. А зарплата просто феноменальная. Я не отстану от тебя, пока ты не дашь мне хотя бы объясниться.
— Ладно. Говори, чтобы я снова отказался и повесил трубку.
Анджела ворчит в трубку, издавая недовольные звуки. Она не привыкла предлагать работу фотографам. Обычно фотографы выцарапывают друг другу глаза, чтобы заполучить работу для журнала.
— Мы хотим, чтобы ты сделал несколько политических снимков. Альберто Капали приведен к присяге в качестве нового мэра Нью-Йорка, и мы хотим, чтобы ты пошел к нему домой и сфотографировал его семью, дом, его гребаную прогулку с его гребаной собакой, если хочешь. Но нам нужны откровенные кадры. Никакой пропаганды. Если увидишь что-то странное, снимай. Если он поссорится с женой или ребенком, снимай. Если думаешь, что Капали, стоящий на морозе в своих боксерских трусах, сделает фотографию потрясающей, то берешь и делаешь эту чертову фотографию. Он согласился быть открытой книгой.
— Я не занимаюсь политикой, Анджела. И ты это знаешь.
— Ерунда. Каждая фотография, которую ты делаешь политическая. И у журнала бюджет в тридцать тысяч за статью. — Она делает паузу. Когда я не отвечаю, она говорит: — Ты слышал меня, Кросс? Это тридцать тысяч за пару дней работы. Обычно, чтобы получить такую зарплату, приходится два месяца пахать, как проклятый.
Тридцать тысяч — это большие деньги. И она права: мне действительно требуется пара месяцев, чтобы получить такую зарплату.
— Ладно. Поскольку это работа в Нью-Йорке, я подумаю об этом. Отправь информацию. Когда вернусь, я хорошенько ее изучу и приму решение.
— Да ладно тебе, Кросс. Ты должно быть шутишь? Съемка должна произойти в эти выходные. Завтра утром я первым делом посажу тебя на самолет, и тебе придется ехать прямо из аэропорта к Капали. Это единственная возможность.
— Я понял. — Значит, так тому и быть. Если соглашусь на эту работу, у меня останется только сегодняшняя ночь в Порт-Ройале.
Шейн явно слышит, что говорят по телефону. Он приподнимает бровь, ожидая услышать мой ответ. Я вздыхаю, а затем делаю глоток своего пива.
— Ладно. Хорошо. Пришли мне билет. Утром я возвращаюсь в Нью-Йорк.
Я вешаю трубку, и Шейн хлопает меня по руке.
— Чувак, не думал, что ты согласишься.
— В смысле? Пять секунд назад ты говорил, что я должен радоваться возвращению домой.
Он хмурится.
— Ну да, конечно. Просто… не знаю. Я реально не думал, что ты меня послушаешь. Думал, ты останешься здесь, разберешься с этим дерьмом вместе с ней. Ты упрямый ублюдок, Каллан. Когда ты на что-то настроен, то обычно не сдаешься так легко.