Появятся и другие твари, которых я не заметил у берега.
Крабы и осьминоги, к примеру.
Живых крабов я видел, а осьминогов — никогда, только по телевизору и на картинке в учебнике.
Опять это слово — никогда.
Меня трясёт от него, знобит, будто я лежу в постели с высокой температурой, и рядом никого, кто дал бы спасительную таблетку.
Или натёр мне лоб разведённым уксусом, как натирала матушка, когда я был совсем маленький.
Я начинаю опускаться на дно, я не хочу тонуть, но плыть я не могу.
Мне не спасти Симбу.
И не жениться на ней.
Это плохой сон, хотя и очень красивый.
Во всяком случае, прежде мне не снились такой белый город и такое прозрачное море.
И небо, чей цвет растворяется в жемчужном цвете воды.
Мне хочется одного — чтобы сон скорее закончился, и я проснулся на суше.
В своём городе, в Симбиной квартирке у подножия горы.
Я не хочу, чтобы по мне ползали крабы и прочая морская живность, я пытаюсь последним усилием вынырнуть из сна, и — ура! — мне это удаётся.
Я открываю глаза, сквозь шторы на окне пробивается луч солнца.
Ещё совсем слабый, видимо, только–только начался восход.
Я лежу весь мокрый от пота и тяжело дышу.
Безумный сон отступил, белый город остался там, куда утром уходят сны.
И тут я вспоминаю, что должен делать.
Я напрочь забыл об этом во сне, но сейчас вспомнил.
Про гору и про то, что там, на вершине, есть нечто, что мешает всем нам.
И прежде всего — Симбе.
Вечером я чётко понял, что с утра мне надо встать пораньше и улизнуть из квартиры, так, чтобы Симба не проснулась.
Иначе она меня застукает, и мне придётся сидеть дома, а граф Дракула будет преследовать Симбу и дальше…
Теперь ясно, отчего мне снился этот бред про пиратов.
Город был на самом деле красивый, но он остался во сне, а я уже тут, наяву…
Если я выйду прямо сейчас, то к обеду, скорее всего, вернусь обратно, и Симба не рассердится.
Впрочем, что–нибудь пожрать неплохо бы прихватить — хоть пару бутербродов и бутылку с питьевой водой, в такую жару мне точно захочется пить…
На часах полшестого, я натягиваю джинсы, стараясь двигаться как можно тише.
Надеваю футболку и прокрадываюсь на кухню.
В холодильнике есть сыр, я отрезаю несколько ломтиков и делаю себе четыре бутерброда. Хлеб с сыром, но без масла, масло растает на жаре. Прихватываю из холодильника большую пластиковую бутылку с минеральной водой. Хорошо, что она без газа. Терпеть не могу газированную воду — от неё в животе урчит.
И прикидываю, куда бы мне положить провизию.
Во сне таких проблем не возникает, собираясь спасать Симбу от пиратов, я совершенно не думал о том, чтобы взять с собой бутерброды.
И воду.
И всё это упаковать.
А тут приходится, ведь высота горы — почти километр.
И сколько времени мне на неё подниматься — я не знаю.
Может быть, час, а может, и два, и три…
Так что лучше найти какую–нибудь сумку типа рюкзачка, у Симбы такая должна быть, вот только где мне её искать?
Я иду в коридор и смотрю под вешалкой.
Под вешалкой пусто, пусто и на полке для головных уборов.
Точнее, там лежит всё что угодно, кроме нужной мне сумки.
Правда, есть ещё кладовка, куда я и заглядываю.
И оказываюсь прав — маленький розовый рюкзачок с двумя лямочками и кармашком.
Такой маленький, что бутылка с водой явно будет торчать наружу, но мне это не помешает.
И нести его придётся на одном плече, на оба он не налезет.
Но и это мне не помешает, главное — рюкзак нашёлся.
И ещё — надо оставить Симбе записку.
Чтобы она не разволновалась и потом не нажаловалась родителям.
Хотя жаловаться она навряд ли станет.
Но я всё равно не хочу, чтобы папенька с матушкой узнали о том, что я собираюсь делать.
Собираюсь — и сделаю.
Потому что должен…
Просто должен — и всё тут!
Я возвращаюсь на кухню, укладываю свёрток с бутербродами и бутылку с водой в рюкзачок, завязываю его и тихо–тихо, чуть не на цыпочках, отношу обратно в прихожую.
А затем иду в комнату, обнаруживаю возле Симбиного компьютера листок бумаги, аккуратно отрываю от него полоску, беру ручку и пишу:
«Симба, не волнуйся, я скоро приду. Наверное, к обеду».
И подписываюсь: «Майкл».
Записку можно оставить здесь, но пока проснувшаяся Симба доберётся до компьютера, она уже начнёт волноваться.