Серебристые переливающиеся существа со странными волосатыми ушками кружили над водой дружной стайкой, и Симба внезапно ощутила, что она очень счастлива.
Но кто бы ей объяснил — отчего?
Я сошёл с ума
Папенька сказал, что я идиот, и я был вынужден с ним согласиться.
Он сидел напротив, хотя я прекрасно знал, что его нет рядом.
И всё–таки он сидел напротив и талдычил, что только со мной могло такое случиться, что лишь такой лох, как его сыночек, мог потащиться на какую–то дурацкую гору, да ещё и сверзиться в яму.
— Вот именно, — сказала матушка, — иногда ты бываешь прав: яблочко от яблони! Ведь это твоя привычка — ходить, не глядя под ноги!
И я начал понимать, что потихонечку схожу с ума!
Насчёт идиота можно поспорить, но лицезреть папеньку, выслушивать его очередную перепалку с матушкой и одновременно сознавать, что торчишь в этой чёртовой яме… Я действительно схожу с ума, у меня шарики заходят за ролики, у меня в голове поселились глюки и закопошились тараканы!
И самое противное — мне до жути хочется есть.
Так, как никогда в жизни не хотелось!
Папенька омерзительно хихикнул и сказал:
— Раньше надо было думать!
Честно говоря, такой подлости я от него не ожидал. Мог бы, по крайней мере, проявить милосердие. Сам небось сидит сытый — наверное, они с матушкой только что с ужина. Подмывает спросить — чего вы ели? Чем там по вечерам кормят на шведском столе?
Во всяком случае, я помню, чем кормили вечерами на том шведском столе, за которым я пасся вместе с ними в тот единственный раз, когда они вывезли меня с собой.
Два года назад, на Кипре.
На том шведском столе было много–много салатов, я б сейчас всё отдал, чтобы слопать один из них. Хотя сойдёт и матушкин домашний салат из свежих помидоров, заправленный оливковым маслом и уксусом. А если туда добавить ещё зелени, сыра — такого солёного, по–моему, он называется брынзой, и маслин, получится тот салат, который нравится мне больше всего… Сгодился бы и простой салат, из одних помидоров, но даже помидоров мне сейчас не видать как своих ушей…
Стало смеркаться.
Папенька опять ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска, сочувственно глядя на меня.
Сказать бы ему: «Слушай, забери меня поскорее отсюда», — но я отлично знал, что никто меня не услышит.
Я сижу в яме, на яму наступает ночь.
И мне безумно хочется есть.
Если бы я сейчас пасся на шведском столе, то мог бы положить себе барбекю. Или тушёного мяса. Или рыбы. А пожалуй — и того, и другого, и третьего. Папенька как пить дать предпочёл сегодня барбекю, а вот матушка — рыбу.
Она всегда предпочитает рыбу и может съесть её много, но без гарнира.
А я бы взял и гарнир.
Хотя бы этот дурацкий картофель фри.
На самом деле картофель фри лучше всего есть в «Макдональдсе», из пакетика. Жуёшь гамбургер, закусываешь картофелем фри и запиваешь кока–колой. Или коктейлем. Молочным со вкусом клубники. У меня ещё осталась вода, я делаю глоток и начинаю соображать, как лучше выбраться из этой подлой ямы.
И не могу сообразить.
Она слишком глубокая, чтобы просто подпрыгнуть и ухватиться за края.
Это раз.
Почему–то кажется, что внизу она шире, а вверху — уже.
Это два.
И стенки у неё не каменные, а земляные, если б были каменные, можно было бы вылезти, цепляясь за выступы.
Но у ямы стенки земляные, и выступов нет.
Дырок, что ли, в этих стенках понаделать?
Чем–нибудь проковырять.
Для этой цели неплохо подошла бы палка, но палки у меня тоже нет.
Есть лишь бутылка с водой, да и то — почти пустая, воды меньше чем на треть.
Я смотрю на бутылку и вдруг начинаю выть.
Я голоден, я сижу в яме и вою, как какой–то полный, абсолютный придурок.
Идиот.
Папенька правильно сказал:
— Ты — идиот!
Идиот — это хуже, чем сумасшедший, с ума сходят или не сходят, а идиотами рождаются.
Видимо, я родился идиотом, раз вляпался в эту историю.
Какой чёрт погнал меня на гору?
До сих пор я считал, что погнала меня Симба.
Но Симба не чёрт, и вообще — черти: они существуют или нет?
Тот, кто загнал меня в эту яму, — он кто?
Заготовил бы он здесь хоть немного еды, я был бы счастлив.
Я принимаюсь ковырять стенку бутылкой.
Земля крошится, в ней намечается углубление.
Света пока достаточно, сумерки — это не ночь, ночь ещё не наступила.
Если я буду ковырять усердно, то до темноты успею наделать уйму дырок.