Жуки шевелятся в платке, и я думаю, как с ними поступить.
Съесть живыми или…
Тайцы в фильме жарили жуков на противне.
У меня нет противня, нет и спичек.
Только два живых жука в носовом платке.
И розовый Симбин рюкзачок.
Я кладу платок на землю и наступаю на него ногой, чтобы жуки не выбрались.
А потом лезу в рюкзачок.
Там пусто — бутерброды давно съедены, а бутылка с остатками воды покоится на дне ямы.
Впрочем, рюкзачок снабжён кармашком, таким маленьким, что вряд ли в нём уместилось бы что–либо существенное.
Я расстёгиваю кармашек, засовываю туда два пальца и нащупываю какой–то продолговатый предмет.
Ощупываю и понимаю, что это зажигалка.
Не знаю, откуда она взялась, — Симба не курит.
Хотя если она не курит сейчас, это не значит, что она вообще никогда не курила, а по большому–то счёту мне пофиг!
Я достаю зажигалку и чиркаю колесиком.
Появляется язычок пламени — зажигалка работает!
Мне хочется закричать «Вау!», но кто–то вдруг гулко ухает там, наверху, неподалёку от моей долбаной норы.
По спине пробегают мурашки.
Я отгоняю их, как надоедливых мух, поднимаю с земли платок и осторожно вынимаю одного жука, пытаясь действовать быстро, чтобы второй не убежал.
Можно подержать жука над язычком пламени, но в фильме говорили, что жуков надо готовить именно на противне.
Единственное, что способно заменить мне противень, — это кусочек коры, который валяется рядом с моей правой ногой.
Кора, конечно, рано или поздно загорится, но жук всё равно приготовится.
По крайней мере, я на это надеюсь.
Сумасшедший Майкл, поджаривающий жука.
Хороший жук — мёртвый жук!
Точнее, качественно прожаренный.
Барбекю из жука.
Только предварительно его требуется обездвижить.
А то он спрыгнет с кусочка коры, и у меня останется всего одно съедобное насекомое.
Им я точно не наемся!
Положим, я не наемся и двумя, но два — лучше, чем одно!
Обездвижить жука я могу единственным способом.
Нравится он мне или не нравится — иного варианта нет.
Я опять беру жука в рот и сжимаю челюсти.
Панцирь хрустит, жук дёргается и замирает.
Я кладу его на кусочек коры и подношу снизу зажигалку.
Видел бы кто–нибудь, чем я занят, — здорово бы повеселился.
А мне не до веселья, я пытаюсь поджарить жука, кора становится горячей, жук начинает трещать.
Вернее — потрескивать.
«Интересно, как называется этот жук?» — думаю я.
Или жужелица, или медведка, но для медведки он маловат, и у него не такие мощные передние лапки.
Значит, я готовлю себе ужин из жужелицы.
Жужелица потрескивает, я переворачиваю её с брюшка на спинку.
Чтобы подрумянить и с другой стороны.
Пламя мигает, видимо, сейчас погаснет.
На второго жука зажигалки уже не хватит.
Я с содроганием снимаю жука с горячего кусочка коры и кладу в рот.
Осталось самое простое — разжевать и проглотить, но я боюсь.
Снова кто–то гулко ухает там, наверху, неподалёку от моей норы.
Я начинаю жевать, панцирь горячий, я прокусываю его и чувствую, что у меня сводит челюсти — кора явно не противень, и жук не пропёкся.
Он невкусный.
Он совсем невкусный, он омерзительно горький, и мне хочется его выплюнуть.
Но я глотаю и быстро запиваю водой.
И понимаю, что второго жука есть не буду.
Хотя мне его в любом случае не съесть — эта тварь умудрилась выбраться из платка и свинтить.
Но я и так поужинал.
Пожевал корешок — будем считать, что это салат.
Слопал недожаренного жука — это второе.
И запил глотком воды.
Теперь мне остаётся одно: лечь спать, потому что буравить дырки в стенке я сейчас не способен: мне ничего не видно, кроме нескольких звёзд высоко–высоко в небе.
Да и те скорее угадываются.
В яме становится холодно, я сижу на дне и дрожу.
Сумасшедший Майкл, слопавший жука.
Жук оказался ядовитым, у Майкла окончательно съехала крыша.
Я брызжу жёлтой слюной, в голове у меня — жар.
И я начинаю рычать.
Рычать и царапать стенку ямы ногтями.
Хотя это не ногти.
Я царапаю стенку когтями, я пытаюсь пробуравить в ней множество дырок.
Проделать кучу выемок, выгрызть, выбраться.
Спать я всё равно не смогу, так что буду буравить стенки.
Где бессильны когти, — я помогаю себе бутылкой.
Затем пускаю в ход кусок коры, на котором жарил жука.
Наверху кто–то всё время гулко гукает, но я уже не боюсь, я в ярости, я сражаюсь с чёртовой ямой.