– Нет! – с жаром воскликнул тот и объяснил: – Вы не читали мои сочинения. Я пишу сентиментальные романы, в которых довольно откровенно обрисовываю общество Бивхейма. Книги издаются под псевдонимом «госпожа Одинцова», и вы должны понять, что огласка разрушит мою карьеру!
Мировой судья вынужден был согласиться. Мало того что полицейский, на досуге балующийся сочинительством (и чего? Романтичных книжонок!), вряд ли станет пользоваться авторитетом, к тому же ему не простят меткое описание местных нравов.
Представив этого дамского угодника в качестве автора слезливых мелодрам, господин Рельский не смог сдержать смех.
Отсмеявшись, он извинился:
– Простите, инспектор. Уверяю, я приложу все усилия, чтобы госпожа Шорова в дальнейшем не смогла вам навредить.
Полицейский безошибочно распознал намек. Он сдержанно, но от всего сердца поблагодарил мирового судью за понимание и доверие, еще раз покаялся, что вопреки собственному желанию вынужден был нарушить его приказ, после чего откланялся.
Господин Рельский задумчиво посмотрел ему вслед, отметив, что инспектор в одночасье воспрянул духом и даже помолодел, и со вздохом вернулся к делам.
Глава 8
После ухода гоблинши госпожа Чернова пыталась заняться рукоделием, но ее мысли были далеки от починки прохудившегося чулка. Поэтому она с облегчением отложила штопку, когда Лея доложила, что обед подан.
Как оказалась, молодая женщина слишком рано обрадовалась. Домовая воспользовалась тем, что хозяйке было не до нее, и приготовила рыбу! Кухарка расстаралась: кусочки, покрытые золотистой корочкой, были обложены по краям розами и лилиями из свеклы и лука.
– Лея! – позвала София, отодвигая злосчастное блюдо.
Обычно за столом госпоже Черновой домовые не прислуживали, им и без того работы хватало.
– Да, хозяйка! – всем видом демонстрируя простодушие, отозвалась та, появившись на пороге.
– Ты же знаешь, я терпеть не могу рыбу!
София настроилась на долгое, но, увы, заведомо проигрышное сражение. Всевозможных водных гадов она терпеть не могла, даже в детстве отказывалась купаться в реке, потому что отчаянно боялась ее обитателей.
– Доктор Верин говорит, что она очень полезна для здоровья! – не сдавалась домовая.
– Лея, – устало сказала София, вставая из-за стола, – мне совершенно безразлично, какую диету предписывает доктор своим пациентам. Я не больна и не собираюсь давиться этой гадостью!
– А ничего другого нет! – Лея независимо пожала плечами.
Надо сказать, что домовые крайне редко шли на открытые стычки, предпочитая слушать, для вида соглашаться, но поступать по-своему. При жизни господина Чернова его молодая жена не осмеливалась жаловаться, ведь он вырос на руках у Леи и Стена. Теперь вдова также ничего не могла противопоставить домовым – других слуг в доме не осталось, и нанять их не хватало средств.
– Тогда подай молока! – приказала София, не желая идти на попятный.
Домовая пробурчала что-то насчет глупых и упрямых девчонок, но госпожа Чернова пропустила ее тираду мимо ушей.
Лея не собиралась отступать, а Стен никогда не рискнул бы выступить против авторитарной супруги, хоть и сочувствовал хозяйке. Молчун-домовой нечасто показывался на глаза госпоже, но свою работу выполнял сноровисто и старательно.
В итоге Софии досталась кружка молока и кусок хлеба – весь ее обед.
В доме воцарилась предгрозовая атмосфера, которую слегка развеяло лишь появление гостей.
Господин Рельский и барышня Рельская преподнесли госпоже Черновой марципаны (лакомство из миндаля и молотого сахара) из своей кухни, и София с благодарностью приняла подарок. С его помощью можно умаслить домовую, которая обожала эту сладость.
Едва Рельские расположились у камина, Стен доложил о приходе дракона.
Шеранн был на диво безмятежен, любезно поприветствовал господина Рельского и госпожу Чернову, а при виде барышни Елизаветы рассыпался в комплиментах.
Едва они произнесли традиционные фразы о необычайно теплой погоде, как в дверь постучали, и на пороге появилась домовая.
Лея небрежно присела в книксене (и неловко, потому что ей мешал зажатый под мышкой сверток), потом деловито направилась к камину, не обращая ни малейшего внимания на гостей.
София лишь страдальчески подняла глаза к потолку.
– Я не звала тебя, Лея! – попыталась она воззвать к совести домовой, хоть и без особой надежды.
И верно: должного эффекта ее призыв не возымел.