— А сколько раз ты говорила Дигби то же самое?
— Ни разу! То есть я вообще...
Она умолкла. Если уж говорить, то всю правду. Но правда была похоронена в самых глубинах ее памяти. Она походила на спящего мучителя, и у Тори не нашлось сил, чтобы ее разбудить.
— Не пытайся отрицать очевидное, любовь моя. Не надо делать из меня идиота. И из себя идиотку. — Морщины на суровом лице Винса сделались глубже. Он как будто враз постарел. — А я-то думал, что ты не такая, как все...
Он с отвращением скривил губы и отвернулся, но Тори все же успела заметить в его глазах боль и горечь.
— Винс, не надо. Не уходи. Пожалуйста. У нас все было так хорошо, не надо этого портить. Винс... — Она всхлипнула. Ее отчаянный взгляд молил о понимании. Сейчас только одно могло его остановить, вразумить. И Тори схватилась за эту последнюю возможность его вернуть: — Я беременна.
Она мечтала, как скажет ему об этом. Представляла себе романтический ужин при свечах, приятную тихую музыку. И вот...
Винс замер, резко обернулся и тупо уставился на Тори, как будто не понял, что она только что сказала.
— Я беременна, — повторила Тори. — У меня будет ребенок.
Винс по-прежнему стоял как громом пораженный, как будто лишился дара речи. Но вот он нахмурился, словно пытаясь постичь услышанное до конца, и безотчетно шагнул к жене. В сердце Тори зародилась надежда. Но тут в глазах Винса опять появилась боль, а лицо вновь превратилось в маску холодной отчужденности.
— Чей ребенок? — выдохнул он. — Мой или его?
Тори ушам своим не поверила. Нет, ей наверняка послышалось...
— Как ты можешь... — Она буквально опешила от такого жестокого, несправедливого обвинения. А она-то надеялась, что Винс примет известие с радостью, а он... Впрочем, ей следовало догадаться.
— Ты не секундочки не колебалась, когда я сделал тебе предложение, потому что уже была беременна? Да? — Он так напрягся, что его буквально трясло. — Не потому ли так спешила обзавестись мужем?
Неужели он вправду так думает? Тори не знала, что сказать. Она могла только молча смотреть на него, пока он продолжал говорить. И каждое его слово было для нее пыткой. Пыткой для них обоих. Она чувствовала, как рушится все, что было у них хорошего...
— Что у вас пошло не так? Он не хотел жениться на тебе? И поэтому ты с такой радостью приняла мое предложение? И на что ты надеялась, интересно: что спокойненько выдашь ребенка за моего и я никогда не узнаю правду?
— Если ты искренне в это веришь, — всхлипнула Тори, поправляя сползшую с плеча бретельку бюстгальтера, — тогда мне лучше уйти. Я не останусь в доме, где ко мне относятся как... как...
— Как к кому? — Винс нехорошо ухмыльнулся. — Как к низкопробной шлюхе?
Это было невыносимо. Последнее замечание Винса не просто задело или обидело ее. Оно убило ее.
— Я ведь не могу пока доказать, что это не мой ребенок, верно? — продолжал Винс, безжалостно втаптывая в грязь ее гордость, достоинство, ее беззаветную к нему любовь. — Поэтому ты будешь делать так, как я скажу. По крайней мере, какое-то время. Я не позволю тебе опозорить семью и затеять скандал, как в свое время это пыталась сделать твоя мать. Ты будешь изображать верную и добродетельную супругу, пока я не решу, что приличия соблюдены и ты можешь идти на все четыре стороны. А до этого момента ты останешься здесь. У тебя будут мои деньги, мое скромное общество, дом. Но большего от меня не жди, Виктория, потому что мне больше нечего тебе дать. Ты и так забрала у меня все.
Хлопнув дверью, он вышел из спальни.
Тори уткнулась лицом в подушку. Ей было так плохо, что она не могла даже плакать.
Почему? Почему все так обернулось? Именно сейчас, когда Тори начала верить, что все сомнения и подозрения Винса улеглись, что она сумела завоевать его любовь. Именно сегодня, когда она собираясь сказать ему, что у них будет ребенок. Узнав от врача, что беременна, Тори хотела сразу же позвонить мужу, но потом решила дождаться его приезда, чтобы устроить им обоим волшебный вечер. И вот устроила...
Горькая ирония случившегося дошла до нее не сразу: если вначале Винс сомневался в ней, считая самозванкой, то теперь его будет необыкновенно трудно убедить, что ребенок, которому предстоит родиться, — его ребенок.
Прошло три недели. Знойный и жаркий август сменился не менее жарким сентябрем. Тори с Винсом жили, как чужие. Он большую часть времени проводил в городе, возвращаясь домой только на выходные.
Тори практически не видела мужа, а в те редкие часы, когда он бывал дома и им удавалось поговорить, она поначалу пыталась его убедить, что между ней и Томом Дигби ничего не было. Но Винс просто отказывался ее слушать. Так что вскоре Тори оставила все попытки... Она давно уже поняла, что сказать правду, почему посчитала возможным принять навязчивого репортера у себя в спальне практически в голом виде, не сможет. Она даже пыталась убедить себя, что если бы Винс действительно любил ее, он бы ей доверял, а следовательно, поверил бы... Но когда представляла себе, как застает мужа в аналогичной ситуации... В общем, его тоже можно было понять.