Глава 17.
С монахом я примирилась, так что можно быть спокойной. Пусть Игнасио и дальше верит в мою любовь, которой на самом деле нет. А то я уже начала тяготиться положением, в которое сама же себя поставила, ещё больше. Не очень приятно жить в постоянном напряжении, бояться сделать лишнее движение или сказать лишнее слово, тем самым выдав себя с головой.
Находиться в доме Деметриоса и заниматься своими обычными делами, не выходя за пределы территории, я не могла. Вся эта рутина действовала на меня удручающе, нагоняла тоску. Я благодарна за всё, что для меня делают, но ветвь дерева всегда милее для птицы, чем золотая клетка. Я всё же решилась выйти и погулять по городу, предварительно изменив внешность, несмотря на неспокойную обстановку. Меня до сих пор разыскивали по всей Флоренции и пригородам.
Практически на каждом шагу глашатаи зачитывали, глядя в свитки, мои приметы: «Пропала девушка, именуемая Фьорой-Марией Бельтрами. Обвиняется в колдовстве, богохульстве, ереси и исповедовании язычества, проведении шабашей и жертвоприношениях, насылании неурожаев и болезней. Хрупкого телосложения девушка в возрасте 17 лет, брюнетка. Глаза большие, серые. Брови не слишком тонкие, но аккуратной формы, надломленные. Нос тонкий, чуть вздёрнутый, кончик носа острый. Просьба оказать содействие в розыске и поимке. Последний раз упомянутую Фьору Бельтрами видели в городке Винчи, близ Флоренции, в компании какого-то подозрительного мужчины. Предположительно Фьора Бельтрами была похищена из главной тюрьмы Флорентийской республики.» Об этом галдели так часто, что я скоро наизусть собственные ориентировки выучу! Вот будет смешно, если меня попросят описать себя, а я выдам, уже отложившееся в памяти, содержание свитка! Будет забавно посмотреть на реакцию собеседника... Какими тогда глазами он на меня посмотрит?
Я не могла больше сидеть безвылазно у Деметриоса. Мне хотелось побывать на могиле отца, преклонить колени и помолиться там, цветы положить. Эстебан мне сказал, что тело папы повторно перезахоронили, проведя все необходимые обряды. Но осадок от того, что ранее могилу дорогого мне человека осквернили, остался. А всё Марино! Мой отец столько добра для него сделал, а он так отблагодарил его! Да ещё и сердце из груди вырезал, чтобы папа никогда покоя не обрёл! Так Марино с Иеронимой и надо, смерть в огне всё равно для них слишком мягкая! Но зачем предаваться негативным воспоминаниям теперь, когда мой отец отомщён и наконец-то был погребён по-человечески?
Временами я завидовала папе. Если бы какие-то неведомые силы воскресили моего отца из мёртвых, а мне предложили занять его место, я бы ни минуты не колебалась. Даже сочла бы за честь для себя лечь в могилу вместо отца. А что? Хорошо ему теперь. Лежит себе под надгробной плитой в гробу, ничто его больше не тревожит, ему больше не будет больно и плохо, он обрёл столь желанный и долгожданный покой. Отец больше не увидит мерзких лиц людей, которые улыбались ему и мне, глядя в глаза и расточая льстивые слова, когда тайна моего рождения ещё не была известна, и отец был жив. Папа навсегда избавлен от страданий. Сейчас я ему завидовала белой завистью. В том, чтобы поменяться с ним местами, было что-то заманчивое. Приласкавшись к Деметриосу, я всё же получила разрешение отлучиться в город. Грек сперва не хотел меня отпускать, был готов костьми лечь - только бы удержать меня дома.
Нас связывала данная друг другу клятва, скреплённая кровью, а не словами или печатями. Всего один надрез стилетом на моей левой руке и левой руке Деметриоса. Соединённые надрез к надрезу руки, чтобы кровь перемешалась. Кровная клятва... Теперь я и Деметриос связаны нерушимым обетом... Деметриос Ласкарис чувствовал себя в ответе за меня, за ту, чья кровь смешалась с его кровью. Деметриос считал, что несёт ответственность за ту, которую отныне считал своей сестрой.