Выбрать главу

- Гос­по­ди, что же на­до ещё от ме­ня? - я об­хва­тила го­лову ру­ками, за­пус­тив паль­цы в во­лосы, от­ка­зыва­ясь приз­на­вать­ся се­бе в том, что я бо­юсь. Я бо­юсь сой­ти с ума, что в мо­ём по­ложе­нии не­муд­ре­но. «Ты зна­ешь, за что те­бе всё это! - на­пала на ме­ня со­весть. - Не­год­ни­ца, рас­путни­ца и лгунья, убий­ца!» - У ме­ня не бы­ло вы­хода, Бо­же... - прос­то­нала я. - Я за­щища­лась... Пь­ет­ро хо­тел убить ме­ня! Что мне ос­та­валось? «Ни­чего, Фь­ора, - вновь при­виде­лось мне ли­цо Пь­ет­ро, - смо­жешь при­нес­ти свои, впро­чем не­нуж­ные, из­ви­нения, ког­да мы встре­тим­ся в Аду. Са­ма до де­вято­го кру­га най­дёшь до­рогу?» - Нет, это не­выно­симо! - при­кусив свою ла­донь, я зас­ку­лила, как ра­неная и заг­нанная вол­чи­ца. - Не­выно­симо!

«О! На­до же, - при­нялась со­весть сно­ва за ме­ня, - те­бе не­выно­симо! Га­дюка ты под­ко­лод­ная, пре­датель­ни­ца, ли­цемер­ка с ли­чиком кук­лы! Ты да­же не жен­щи­на - в те­бе нет ни­чего женс­твен­но­го! Ты прит­ворщи­ца, лгунья и дрянь! Твои сер­дце и ду­ша нас­толь­ко же чёр­ные, как и твои во­лосы! Ты нас­квозь прог­ни­ла, в те­бе нет ни­чего свет­ло­го и чис­то­го, ис­крен­не­го и доб­ро­го. Ты уже так увяз­ла в сво­ём же собс­твен­ном бо­лоте лжи, что ед­ва ма­куш­ку вид­но. И не от­ри­цай, ты са­ма прек­расно зна­ешь, что это прав­да. Я твоя со­весть, за­чем мне врать те­бе? Я твоё ис­тинное зер­ка­ло. Со­вер­шенно не то, в ко­торое ты смот­ришь­ся по ут­рам. Ес­ли бы в зер­ка­ле от­ра­жалось не твоё ли­цо, а твоя ду­ша, по­верь мне, ми­лая, ты бы раз­би­ла своё зер­ка­ло и в ужа­се убе­жала прочь!»

- Нет, я так боль­ше не мо­гу! С ума сой­ти мож­но! - я сер­ди­то смах­ну­ла на­бежав­шую сле­зу. - Гос­по­ди, прос­ти ме­ня... Я ис­то­во пе­рек­рести­лась, гля­дя прис­таль­но в не­бо, ко­торое за­тяги­вали се­рые свин­цо­вые ту­чи, зак­ры­вая сол­нце. - Domine Iesu (О, ми­лосер­дный И­исус), - на­чала я сры­ва­ющим­ся го­лосом, - dimitte nobis debita nostra, salva nos ab igne inferiori, perduc in caelum (Прос­ти нам на­ши прег­ре­шения, из­бавь нас от ог­ня ад­ско­го), - я при­куси­ла ниж­нюю гу­бу, что­бы сдер­жать ры­дания, - omnes animas, praesertim eas, quae misericordiae tuae maxime indigent. Amen (и при­веди на не­бо все ду­ши, осо­бен­но те, кто боль­ше все­го нуж­да­ют­ся в Тво­ём ми­лосер­дии. Аминь). - пос­ледние стро­ки мо­лит­вы об от­пу­щении гре­хов я про­из­но­сила, то и де­ло ути­рая слё­зы с ли­ца, а го­лос мой дро­жал и пре­рывал­ся от под­сту­пив­ших к гор­лу ры­даний. За­кон­чив мо­лить­ся, я под­ня­лась с ко­лен на под­ка­шива­ющих­ся но­гах, но, не пе­рес­та­вая крес­тить­ся. - При­ми и по­милуй, Гос­подь, мою ду­шу греш­ную, прос­ти мне гре­хи мои, - го­вори­ла я, как буд­то во сне, - в ко­их я рас­ка­ива­юсь... - с бе­зыс­ходным ужа­сом я пос­мотре­ла на хо­лод­ную и ма­нящую гладь не­боль­шо­го во­до­ёма, в ко­тором от­ра­жалось не­бо, за­тяну­тое свин­цо­во-се­рыми ту­чами.

«Фь­ора, что ж ты де­ла­ешь? - ус­лы­шала я в сво­ей го­лове го­лос сво­его от­ца, Фран­ческо Бель­тра­ми. - Не взду­май!» - Па­па... - про­шеп­та­ла я сдав­ленно.

Глава 19.

«Фь­ора, не смей, не ли­шай се­бя жиз­ни!» - слы­шал­ся мне го­лос от­ца. - Прос­ти ме­ня, отец, но я боль­ше не мо­гу, мне омер­зи­тель­но так жить... Я вош­ла в во­ду спер­ва по ко­лено, по­том по по­яс и пле­чи. Да­же не пот­ру­див­шись наб­рать воз­ду­ха в лёг­кие, я ныр­ну­ла ко дну, хва­та­ясь за сок­ры­тые во­дяной тол­щей бу­лыж­ни­ки, что­бы моё пре­датель­ски лёг­кое те­ло не всплы­вало на по­вер­хность. Хо­лод­ная во­да за­пол­ня­ла мои лёг­кие, по­падая че­рез нос, и уши. Пе­ред гла­зами тем­не­ло, из­редка плы­ли цвет­ные кру­ги, а те­ло сжи­малось от проб­равше­го нас­квозь хо­лода. Всё силь­нее сгу­щал­ся бла­жен­ный ту­ман в мо­ей го­лове, пе­ред мыс­ленным взо­ром про­носи­лась вся моя преж­няя счас­тли­вая и без­за­бот­ная жизнь, кра­соч­ная и прек­расная, как при­везён­ные как-то от­цом раз­ноцвет­ные шел­ка из Ки­тая. Вспом­ни­лось, как еще, бу­дучи нес­носной и не­пос­лушной дев­чонкой с веч­но рас­трё­пан­ны­ми во­лоса­ми и по­биты­ми лок­тя­ми с ко­лен­ка­ми, убе­гала из сту­ди­олы че­рез ок­но и бро­дила по кры­шам... Выс­ме­ива­ла И­еро­ниму, - мстя ей за эпи­тет «цы­ган­ское от­родье», - и по­том убе­гала от неё, на­ходя убе­жище в цер­квях или у Кь­яры Аль­биц­ци, и как хва­талась за го­лову вер­ная Ха­тун, ужа­са­ясь мо­им про­дел­кам. Ох, и вор­ча­ла же на ме­ня за это Ле­онар­да! И ты прос­ти ме­ня, моя лю­бимая нас­тавни­ца, прос­ти за дос­тавлен­ные те­бе огор­че­ния и се­дые во­лосы на го­лове. На­де­юсь, ты не бу­дешь дер­жать на ме­ня зло, как и уби­вать­ся по мне... Там, ку­да я стрем­люсь по­пасть, мне боль­ше не бу­дет де­ла до чь­ей-то люб­ви или не­навис­ти. Мер­тве­цы не про­сят их бо­гот­во­рить, воз­во­дить на пь­едес­тал и по­читать пос­ле смер­ти. Они лишь хо­тят об­рести веч­ный по­кой. Сво­боду от сжи­ма­ющих сер­дце бо­ли и стра­даний. Смысл жить и бо­ять­ся смер­ти, ког­да твоя жизнь - сплош­ная ложь? Смысл бес­по­ко­ить­ся о том, ку­да по­паду? Всё рав­но ум­ру ког­да-ни­будь. Зак­рыв гла­за, я вновь мыс­ленно уш­ла в вос­по­мина­ния о сво­ём счас­тли­вом и бе­зоб­лачном детс­тве, ког­да впе­реди пе­редо мной бы­ла вся жизнь, о ско­ротеч­ности ко­торой я тог­да не за­думы­валась. А в го­лове мель­ка­ют об­рывки счас­тли­вых вос­по­мина­ний до той по­ры, ког­да И­еро­нима, уз­нав тай­ну мо­его рож­де­ния, раз­ру­шила в прах мою преж­нюю жизнь. Вот я в воз­расте вось­ми лет, - доб­рая и ми­лая де­воч­ка, пол­ная про­тиво­полож­ность ны­неш­ней мне - про­питан­ной нас­квозь ядом по­жира­ющей ду­шу не­навис­ти, - про­гули­ва­юсь по са­ду Ло­рен­цо Ме­дичи с Кь­ярой Аль­биц­ци, Ха­тун и Лу­кой Тор­на­бу­они... Да, этот пус­той сей­час мо­лодой че­ловек то­же был в детс­тве ми­лым и дру­желюб­ным маль­чи­ком. В хо­де раз­го­воров мы да­же не за­мети­ли, как я пос­по­рила на кни­гу «О гра­де жен­ском» ав­торс­тва Крис­ти­ны Пи­зан­ской с Лу­кой Тор­на­бу­они, что смо­гу за­лезть на рас­ту­щее в са­ду вы­сокое пер­си­ковое де­рево. Лу­ка бро­сил мне вы­зов, ска­зав, что мне это не под си­лу, и я его при­няла. Па­ри бы­ло чес­тным. Прав­да, Кь­яра и Ха­тун в два го­лоса уго­вари­вали ме­ня не де­лать это­го, бо­ясь, как бы я не упа­ла с боль­шой вы­соты и не сло­мала се­бе шею. Но ес­ли речь идёт о мо­ём са­молю­бии, я не от­сту­па­юсь. Ну и по­нер­вни­чал же Лу­ка, ког­да по­нял, что я не стру­сила и всерь­ёз ре­шила осу­щес­твить своё на­мере­ние, как он ме­ня уго­вари­вал не лезть на это де­рево и обе­щал по­дарить ин­те­ресу­ющую ме­ня кни­гу прос­то так! Па­ри-то я вы­иг­ра­ла, толь­ко по­том сень­ору Ло­рен­цо бы­ло не­веро­ят­но ве­село вмес­те с сол­да­тами его гвар­дии сни­мать ме­ня с это­го де­рева, от­ку­да я ни­как не хо­тела сла­зить, но то­го тре­бова­ла пе­репу­ган­ная дон­на Ле­онар­да! Прав­да, я и вы­говор от вос­пи­татель­ни­цы по­лучи­ла стро­гий... Но в срав­не­нии с ра­достью от вы­иг­ранно­го спо­ра это мер­кло и блед­не­ло. На­поло­вину про­валив­шись в за­бытье, я боль­ше не чувс­тво­вала ни­чего и ни о чём не ду­мала, це­ликом от­да­ва­ясь во власть вод­ной сти­хии. *** Ког­да я слег­ка при­от­кры­ла гла­за, что ме­ня по­рази­ло, то уви­дела свет­лые сте­ны и зак­ры­тое ок­но, за­наве­шен­ное што­рами. То мес­то, где я ока­залась, уж точ­но не по­тус­то­рон­ний мир - зву­ки и за­пахи впол­не зем­ные. Под со­бой я ощу­щала неч­то тёп­лое и мяг­кое, уж точ­но не дно пру­да, ко­торое я хо­тела из­брать сво­им пос­ледним прис­та­нищем. Ока­зыва­ет­ся, это пе­рина. Го­лова же моя съ­еха­ла с по­душ­ки, и во­лосы раз­ме­тались в бес­по­ряд­ке, а из-за двух оде­ял мне бы­ло ужас­но жар­ко и труд­но по­шеве­лить хо­тя бы ру­кой. Во рту неп­ри­ят­ный горь­кий прив­кус ка­ких-то тра­вяных нас­то­ек, всё те­ло слов­но отя­желе­ло и на­лилось свин­цом, оку­тано сла­бостью и ло­мит, а в до­вер­ше­ние это­го - сме­ня­ющие друг дру­га оз­ноб и жар, слов­но ме­ня сна­чала дер­жа­ли в ле­дяном пог­ре­бе и толь­ко по­том стол­кну­ли в ог­ненную яму. Сде­лав над со­бой уси­лие и от­крыв гла­за, я уви­дела си­дящих на краю мо­ей пос­те­ли по­жилую жен­щи­ну и юную де­вуш­ку мо­его воз­раста. Да­ма пос­тарше, с пок­ры­той го­ловой и оде­тая в наг­лу­хо зак­ры­тое бор­до­вое платье. Кра­соту де­вуш­ки-ази­ат­ки, ут­кнув­шей­ся в пле­чо стар­шей да­мы, под­чёрки­ва­ет пер­ла­мут­ро­вая ту­ника. «Гос­по­ди, ты всё-та­ки есть, раз воз­вра­тил мне мо­их до­рогих Ха­тун и Ле­онар­ду...» - ду­мала я, улы­ба­ясь, с ог­ромным тру­дом во­зоб­ла­дая над же­лани­ем пла­кать, по­тому что это бы­ли имен­но они! - Ха­тун, Ле­онар­да, - с тру­дом выс­во­бодив ру­ку из-под двух оде­ял, я при­нялась ощу­пывать прос­транс­тво вок­руг се­бя, но Ле­онар­да взя­ла ме­ня за ру­ку и не­силь­но сжа­ла её. - Гос­по­ди, я так тос­ко­вала по вам! - ну и го­лос у ме­ня, ко­неч­но: рву­щий­ся, хрип­лый и глу­хой, точ­но во­ронье кар­