Вероника открыла глаза и посмотрела на кузину:
— Почему ты меня невзлюбила, Аманда?
За несколько секунд, пока она смотрела на Аманду, лицо ее собеседницы изменилось. Сначала с него исчезло веселье, на смену которому пришла настороженность, а это можно было редко наблюдать на лице ее кузины.
— Что ты хочешь сказать?
— Ты невзлюбила меня с самого начала, с первого дня. Почему?
Пока Аманда оглядывала комнату, лицо ее обретало жесткое выражение. И теперь она даже не казалась хорошенькой.
— Если бы не ты, эта комната принадлежала бы мне. Она больше остальных и самая солнечная. Так нет, лучшую комнату надо было отдать Веронике.
— Неужели из-за комнаты? — спросила Вероника, не в силах этому поверить. — Ты невзлюбила меня из-за комнаты? Почему же ты ничего не сказала? Я бы с радостью поменялась с тобой комнатами.
Аманда смотрела на нее злыми прищуренными глазами:
— Никто бы этого не допустил. Все всё делали для бедной маленькой осиротевшей Вероники.
Неужели? Она этого не замечала.
— Если бы не ты, у меня было бы больше карманных денег.
Впервые с момента, как Аманда ступила в комнату, Веронике стало весело.
— Но не можешь же ты винить меня, кузина, в своей расточительности.
— До того как ты здесь появилась, у меня всегда было достаточно карманных денег. А теперь отец выкраивает часть их для тебя.
Аманда встала и направилась к двери.
— Знаю, тебе сейчас грустно, — сказала она самым нежным голоском. — Предоставлю тебе несколько часов поразмышлять над этим. Ты очень расстроила отца. Я могу облегчить твою жизнь.
Вероника улыбнулась.
— Мне не понадобится твоя помощь, — сказала она. — Видишь ли, я выхожу замуж. И да, у меня была с ним восхитительная близость, Аманда. Целую ночь много часов подряд мы наслаждались скандальной, необузданной, восхитительной страстью.
И Вероника с улыбкой захлопнула дверь перед носом Аманды.
Два года она ждала этой минуты.
Глава 5
Монтгомери уставился на кипу бумаг, переданных ему поверенным:
— Все это?
— Да, ваша милость. Теперь ваша претензия признана палатой лордов, и вам придется подписать множество документов.
— А когда я с этим покончу, вы сможете отправиться домой. Это так, Эдмунд?
Его поверенный Эдмунд Керр в ответ только слабо улыбнулся.
Керр был примерно одного с ним возраста — не мальчик, но и не старец, впадающий в маразм. И это пошло Монтгомери на пользу, ибо Керр смог разыскать его в Америке, приложив к этому все возможные усилия. Последние два месяца были потрачены на плавание по лабиринтам сложной юридической казуистики, необходимое для того, чтобы Монтгомери признали одиннадцатым лордом Фэрфаксом-Донкастером. В целом это было неблагодарное дело, как и связанные с ним обязанности.
— Я достаточно вам плачу? — спросил Монтгомери.
Деньги теперь не были первостепенным вопросом, но все же Эдмунд заслуживал повышения жалованья.
Незаметно Монтгомери разглядывал своего поверенного. Эдмунд напоминал ему его брата Джеймса. Джеймс тоже носил окладистую бороду. Но плечи Эдмунда были слегка сутулыми, как у человека более старшего возраста. Его взгляд часто останавливался на каком-нибудь предмете, как, например, на уголке письменного стола или на собственных пальцах, как будто он избегал смотреть собеседнику прямо в глаза.
Единственное подходящее слово для описания личности Эдмунда было «посредственность». Средний рост, голос ни глухой, ни пронзительный, внешность ничем не примечательная или запоминающаяся.
— Благодарю вас, ваша милость, за заботу обо мне. Но затраченные мною усилия вполне компенсированы имением.
— Я полагаю, что так и должно быть?
— Что так должно быть, ваша милость?
— Я сыт «вашей милостью» по горло.
Снова слабая улыбка. Этот человек обходился мимикой, хотя слова вполне могли выразить его чувства.
Экономка Монтгомери миссис Гардинер, напротив, была словоохотлива в такой же мере, в какой Эдмунд почтительно молчалив.
Она несла ответственность за убранство комнаты, в которой он проводил большую часть времени. Комната была обставлена так, как, по представлениям Монтгомери, должна выглядеть библиотека джентльмена. Благодаря миссис Гардинер он смог довольно сносно устроиться в Лондоне. Миссис Гардинер и в какой-то степени Эдмунд обставили дом и позаботились о комфорте всех его обитателей.
Когда экономка открыла ему свои намерения привести библиотеку в порядок, то при этом захлопала в ладоши, как ребенок, радующийся пришедшей ему в голову мысли о леденце, и тем самым напомнила Монтгомери его тетю Пенни. Тетю Пенни до того, как ей стало известно о гибели мужа и сына в битве при Антиетаме. С того самого дня и вплоть до ее собственной смерти два года спустя ее лицо неизменно хранило благостное и несколько безжизненное выражение. И все понимали, что Пенелопы уже нет на этом свете, от нее осталась одна пустая оболочка.