Тысяча тревожных мыслей пронеслись у меня в голове, и среди них была мысль о том, что слуги, ожидавшие за дверью и, несомненно, слышавшие звон посуды, могут подумать, что я напал на их царицу. Но я уже понимал, что ничего подобного они не подумают, потому что уверены, что императрица делает то, что желает.
Екатерина увлекла меня на пол, на ковер перед камином, и стала покрывать мое лицо поцелуями, пытаясь расстегнуть мой мундир.
— Подождите, — попытался остановить ее я.
— Чего ждать? Я уже готова.
— Да нет же… Я ведь пришел поговорить с вами об Америке.
— Утром поговорим, — она впилась устами в мои губы и попыталась засунуть руку мне в штаны.
Я перехватил ее запястье и повалил ее на ковер. Она тут же улыбнулась, думая, что наконец получит то, чего так явно добивалась. Но когда Екатерина увидела, что ошиблась, она открыла рот, чтобы закричать, и мне пришлось накрыть ее губы ладонью. В глазах императрицы вспыхнул гнев.
Положение было отчаянное. Я лежал на полу, навалившись на Екатерину, и зажимал ей рот ладонью. Я понимал, что это было не совсем то, чего ожидал от меня Франклин. Что можно было сделать, чтобы спасти положение?
— Ваше величество, — начал было я, понимая, как глупо звучит подобное обращение в данной ситуации.
Она только сверкнула на меня глазами.
— Да послушайте же! Я знаю, что как только я отпущу вас, то мне конец, поэтому все равно скажу то, зачем пришел. Если вы пошлете своих солдат в Америку, мы убьем их. Не я лично, конечно, поскольку я уже не вернусь на родину, но это сделают такие же американцы, как и я. Мы не хотим убивать ни ваших солдат, ни солдат короля Георга, и кого бы то ни было, но будем драться до последней капли крови за то, во что верим.
Похоже, императрица все-таки услышала мои слова, хотя и продолжала бороться изо всех сил. Ее тело обмякло, а глаза сверкали уже не так яростно, и я продолжал:
— Я мужчина. У меня есть право выбора. И я не хочу зависеть от прихотей королей… или императриц. Я проехал полмира, чтобы сказать вам то, что сказал.
Екатерина лежала неподвижно, глядя мне в глаза.
— Сейчас я уберу руку, и вы можете позвать охрану и приказать отрубить мне голову, как Пугачеву, тогда я буду знать, что вы такая же императрица, как он император.
Я убрал руку. Она все так же неподвижно лежала на ковре, а потом тихо, но отчетливо сказала:
— Уходите…
Я встал и, поправляя мундир, замешкался, пытаясь найти слова извинения, но она снова повторила, на этот раз уже громко:
— Уходите!
Больше я не колебался и, не оборачиваясь, вышел за дверь, оставив ее лежать на ковре, зная, что она сейчас плачет.
Но этой ночью я был не единственным человеком, под чьими ногами разверзлась бездна.
В тесном кругу дам, где княжну Наталью, наконец, привели в чувство настолько, что она смогла снова бросать гневные взгляды на Беатриче, хоть и уверяя ее при этом, что она теперь одна из них, появилась Шарлотта, вернувшаяся из покоев императрицы.
— Итак, дело сделано, — таинственно сообщила она сгорающим от любопытства дамам.
Беатриче побледнела, понимая, что означают эти слова.
— Поздравляю, Анна, — многозначительно сказала Шарлотта Анне Шеттфилд, давая понять остальным, кто именно нашел нового любовника для императрицы.
Анна вспыхнула от этих слов, но опустила глаза и едва слышно ответила:
— Благодарю.
Я пробрался через толпу гостей к Беатриче, стоявшей в другом конце зала. Увидев меня, дамы зашептались, а Шарлотта ахнула:
— Так скоро? Что случилось?
Я наткнулся на Горлова и, взяв его за плечо, шепнул на ухо несколько слов.
Навстречу мне уже бежали гвардейцы. Я попытался пробиться к Беатриче, но меня отрезали от нее и схватили за руки и за плечи.
— Беатриче! — отчаянно крикнул я, пытаясь вырваться. — Беги с Горловым! Уезжай отсюда!
Горлов ринулся к схватившим меня солдатам, но ему в грудь уперлись острия сабель.
Откуда-то появился князь Мицкий.
— Этот человек офицер! — заревел Горлов, пока солдаты осыпали меня ударами.
— Больше нет! — презрительно бросил Мицкий. — Светлейший объявил его шпионом.
Я боролся из последних сил и даже умудрился встать и протащить повисшую на мне свору несколько шагов. Последнее, что я помню, — это отчаяние на лице Горлова и двух гвардейцев, уводивших Беатриче из зала. Потом меня чем-то ударили в висок, и я потерял сознание.