– Вы слышали новости об Эдинбурге? – спросил Мэтью, рассеянно гладя лошадь по морде.
– Нет. Что там произошло? – Она не могла сосредоточиться на его словах – разговор Мэтью и Анис не шел у нее из головы. Что они имели в виду?
Он усмехнулся:
– Эдинбург сдался повстанцам, а мэр города дал принцу Чарли пятнадцать тысяч фунтов!
Кэтрин ахнула:
– Боже мой! – Значит, повстанцы находились всего в ста милях от Карлайла…
– До того как достигнуть Эдинбурга, они прошли через Данблейн, – продолжил Мэтью. – Я слышал историю об одном повстанце – бывает и поинтереснее, но мне понравилось.
– Что же он сделал? – спросила Кэтрин, чувствуя себя неуютно. Мэтью, казалось, слишком радуется тому, что Эдинбург сдался. Она снова подумала о словах Анис:
«Нужно будет действовать после начала осады. Тогда будет возможность все изменить».
– Один из повстанцев читал вслух отрывок из Библии, когда они ехали через город.
– Из Библии? Что же именно?
Мэтью откашлялся и закрыл глаза, словно готовясь к исполнению монолога из Шекспира. Несмотря на беспокойные мысли о том, на чьей он стороне, она не могла не улыбнуться. Не открывая глаз, он сказал:
– Хватит ухмыляться.
Кэтрин с усилием вернула лицу спокойное выражение.
– Прости, – тихо сказала она.
Он жестом призвал ее к тишине и мгновение спустя заговорил, изо всех сил стараясь придать голосу нарочитую таинственность:
– Сними с себя диадему и сложи венец… Низложу, низложу, низложу, и его не будет, доколе не придет Тот, Кому принадлежит он, и я дам Ему.
У нее по спине пробежали мурашки. Мэтью с удовлетворением наблюдал за тем, какой эффект произвели его слова.
– Звучит… до ужаса подобающе, – ответила она после долгого молчания.
– Невольно задумаешься, верно? – сказал Мэтью. – Возможно, Чарли и правда должен получить корону.
Кэтрин осторожно наблюдала за ним.
– Ты поддерживаешь повстанцев?
Значит, об этом говорила Анис, когда сказала, что «тогда будет возможность все изменить»? Неужели Мэтью и его кузина собираются помочь якобитам в их вторжении?
Какое-то мгновение Мэтью выглядел почти напуганным. Он ссутулился в той же нервной позе, которую принял, когда она застала его за разговором с кузиной, но быстро оправился. Затем он пожал плечами, глядя куда-то вдаль:
– По правде говоря, я недостаточно знаю, чтобы составить об этом мнение.
Кэтрин попыталась не выдать своего волнения, но ей было не по себе. Говорил ли он правду? Казалось, он всегда знает о повстанцах больше других, даже больше тех, кто заявлял, что принес последние новости. Наверняка он знал достаточно, чтобы иметь свое мнение о чем-то настолько важном.
– Я тоже не слишком разбираюсь в политике, – наконец сказала она, стараясь не выдать своих подозрений.
Она не обратила внимания на его взгляд, которым он провожал ее удалявшуюся фигуру.
> Во временном пейзаже 1745 предполагается задержка в связи с недоверием субъектов
Глава 4
Документы/в7/Временной-пейзаж-2019/МС-115
Мэтью вручил Кейти свои блокнот и ручку. Она вопросительно посмотрела на него. Они находились на палубе – после двух дней путешествия она научилась держать равновесие во время качки.
– Я подумал, что мы можем начать вести записи, – объяснил Мэтью. – Я могу научить тебя скорописи, чтобы дело шло быстрее.
Она тяжело вздохнула.
– Неужели мне не удастся отдохнуть до тех пор, пока мы не прибудем на фронт? – Она обмакнула ручку в чернила и застыла, ожидая, когда он заговорит.
– Мы в пути уже несколько дней, и путешествие проходит благоприятно, при хорошей погоде и почти без задержек. – Он на секунду задумался.
Кейти отвлеклась от записей, засмотревшись на линию его плеч и неожиданно хорошо очерченные под рубашкой мускулы. Перевела глаза на пряди волос, падавшие ему на лоб. Его очки едва держались на кончике носа. Одно резкое движение – и они упадут. Он рассеянно поправил их, и Кейти встряхнулась. О чем она только думает? Ей нужно шпионить за ним, а не любоваться.
В Мэтью было что-то знакомое. Она точно не знала что именно, – возможно, просто искала повод проводить с ним больше времени, но он словно был ее давним другом. Его привычки, то, как он говорил, – все казалось ей знакомым и успокаивающим. Это чувство было странным и в то же время приятным.