Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, а он смотрел на меня, и щеки его розовели. — Сосредоточься на печенье, Мейси.
— У нас гости, min lille blomst (прим. переводчика: с датского — «мой маленький цветочек»)? — спросил папа из кухни. В его голосе я услышала легкое неодобрение; невысказанное: — Может, мальчик подождет до завтра?
— Я не останусь, Дункан, — позвала мисс Дина. — Я просто отнесла печенье, но ты отправь Эллиота домой, когда вы двое будете готовы поесть, хорошо?
— Ужин почти готов, — сказал папа в ответ, его спокойный голос скрывал любую внешнюю реакцию для тех, кто не знал его так хорошо, как я.
Я прошла на кухню и поставила тарелку с печеньем рядом с ним на остров. Мирное предложение.
— Мы будем читать, — сказала я ему. — Хорошо?
Папа посмотрел на меня, потом на печенье и согласился. — Тридцать минут.
Эллиот охотно последовал за мной мимо громоздкой елки и вверх по лестнице.
Рождественская музыка доносилась из кухни через открытую лестничную площадку, но она исчезла, как только мы переступили порог чулана. С тех пор как мы купили дом, папа обставил стены полками и добавил кресло — мешок в углу, напротив небольшого дивана — футона у передней стены. Подушки из дома были разбросаны повсюду, и здесь становилось уютно, как внутри бутылки джинна.
Я закрыла за нами дверь.
— Так что это за новая аппаратура? — спросила я, указывая на его лицо. Он пожал плечами, но ничего не сказал. — Тебе нужно постоянно носить маску?
— Это головной убор, Мейси. Обычно только когда я сплю, но я решил, что хочу поскорее снять эти брекеты.
— Почему?
Он снова уставился на меня пустым взглядом, и, да, я поняла.
— Они раздражают? — спросила я.
Его лицо исказилось в сардонической ухмылке. — Они выглядят удобными?
— Нет. Они выглядят болезненно и занудно.
— Ты болезненная и занудная, — поддразнил он.
Я опустилась на кресло — мешок с книгой и наблюдала, как он просматривает полки.
— У тебя есть все книги про Анну из Зеленых Габлей, — сказал он.
— Да.
— Я никогда их не читал. — Он взял одну из них и свернулся калачиком на футоне. — Любимое слово?
Уже казалось, что этот ритуал вытекает из него и проникает в комнату. На этот раз он даже не застал меня врасплох. Опустив взгляд на свою книгу, я на секунду задумалась, прежде чем предложить: — Тише. А ты?
— Хурма.
Без дальнейших разговоров мы начали читать.
— Это трудно? — неожиданно спросил Эллиот, и я подняла голову, чтобы встретиться с его глазами: янтарными, глубокими и тревожными. Он неловко прочистил горло и уточнил: — Каникулы без мамы?
Я была так поражена вопросом, что быстро моргнула. Внутри я умоляла его не спрашивать больше. Даже спустя три года после ее смерти лицо мамы постоянно проплывало в моих мыслях: танцующие серые глаза, густые черные волосы, смуглая кожа, ее однобокая улыбка, пробуждавшая меня каждое утро до того первого, которое она пропустила. Каждый раз, когда я смотрелась в зеркало, я видела ее отражение. Так что да, жестко — это не то. Сложно было описать гору как глыбу, как океан как лужу.
И ни то, ни другое не могло вместить мои чувства по поводу Рождества без нее.
Он внимательно наблюдал за мной. — Если бы моя мама умерла, праздники были бы тяжелыми.
Я почувствовала, как мой желудок сжался, а горло обожгло, и спросила: — Почему? — хотя в этом не было необходимости.
— Потому что она делает из них большое дело. Разве не так поступают мамы?
Я проглотила всхлип и плотно кивнула.
— А как бы поступила твоя мама?
— Ты не можешь просто так спрашивать о таких вещах. — Я перевернулась на спину и уставилась в потолок.
Его извинения вырвались мгновенно: — Мне жаль!
Теперь я чувствовала себя дурой. — Кроме того, ты же знаешь, что я в порядке. — Даже просто произнесение этих слов подстегнуло эмоциональный восемнадцатиколесный транспорт. Я почувствовала, как слезы подступили к горлу. — Прошло почти четыре года. Нам не обязательно говорить об этом.
— Но мы можем.
Я снова сглотнула, а затем уставилась на стену. — Каждый год она начинала Рождество одинаково. Она пекла черничные кексы и свежий апельсиновый сок. — Слова прозвучали дятловым стаккато. — Мы ели перед камином, открывали чулки, пока она и папа рассказывали мне истории из своего детства, пока в конце концов мы не начали придумывать сумасшедшие истории вместе. Мы все начинали готовить утку, а потом открывали подарки. А после ужина мы сворачивались калачиком перед камином и читали.